Введение к книге Victor White "Gott und das Unbewusste"

Я благодарен судьбе за то, что сотрудничество, о котором я когда-то мечтал, сегодня уже стало фактом. На это указывает и представляемая мною книга, которую я рассматриваю как сделанный сознательно и по доброй воле шаг навстречу врачебной психологии. Только смотрящий на все сквозь розовые очки оптимист мог бы предположить, что такая встреча непременно станет «love at first sight»^[4]

. Слишком далеко отстоят друг от друга основополагающие принципы двух дисциплин, слишком они различны и слишком долог и тяжел путь поисков точки соприкосновения, чтобы взаимопонимание пришло само собой. Я не возьму на себя ответственность с определенностью говорить о том, чего недопонимает либо вовсе не понимает теолог в сути эмпирического подхода, достаточно уже того, что я пытаюсь научиться правильно воспринимать предпосылки его теологии. Как мне кажется, я понял в связи с этим одно из основных затруднений, которое заключается в том, что хотя обе стороны по видимости говорят на одном и том же языке, язык этот имеет для них два toto caelo^[5]

различных аспекта. Обе стороны могут прибегать к внешне тождественным понятиям и с удивлением обнаруживают, что говорят о совершенно разных вещах. Возьмем хотя бы, к примеру, понятие Бог. Употребляя его, теолог, естественно, полагает, что речь идет о метафизическом Ens Аbsolutum^[6]

. Эмпирик же, напротив, размышляет не о столь далеко идущем (и представляющемся ему совершенно невозможным) предположении. Кроме того, само собой разумеется, он воспринимает данное понятие как всего лишь некое высказывание или в крайнем случае архетипический мотив, предваряющий, формирующий подобное высказывание. Понятием «Бог» он может обозначать Яхве, Аллаха, Зевса, Шиву или Вицлипуцли. С его точки зрения, такие божественные качества, как всемогущество, всеведение, вечность и т. д. суть высказывания, которые более или менее регулярно сопровождают данный архетип в качестве присущих ему признаков (или синдромов). Эмпирик признает за образом Божьим божественную природу, но для него это означает, что речь идет о такой притягательной силе образа, которую он вначале постигает как факт, но которой затем, принимая во внимание обстоятельства, пытается подыскать более или менее удачное рациональное объяснение. За время работы психиатром он насмотрелся достаточно для того, чтобы прийти к глубочайшему убеждению в относительности подобных высказываний. Для него как естествоиспытателя главным становится обнаружение психических взаимосвязей, повторяемости, и всему этому он придает несравнимо большее значение, чем вопросу о возможностях объяснения. Его «religio» состоит в установлении наблюдаемых и доказуемых фактов, которые он описывает для себя и для других, как это делает минералог с камнями и ботаник с растениями. Эмпирик знает, что не знает ничего, кроме доказуемых фактов, и хотя он способен увлечься фантазиями, но тем не менее считает аморальным подменять фантазией знание. Он не способен увлечься тем, что недоступно его опыту, и ни в коем случае не будет заниматься тем, в возможность доказательства чего с фактами в руках он не верит. Меня же нередко упрекали, будто я занимаюсь фантазиями на тему архетипов. Своим не в меру ретивым критикам должен напомнить: исследования, подобные моим, проводились задолго до того, как я начал рассуждать об архетипах. Каждый, кто изучал фантасмагории шизофреников, мог убедиться в наличии архетипических мотивов у людей, никогда не слышавших о том, что такое мифология. Впрочем, и ранее любой специалист мог обратить внимание на повсеместное распространение определенных мифологем. Невежество и ограниченность, пусть даже политически обусловленные, никогда не были достаточными для науки аргументами^[7]

.

Я должен ограничиться описанием исходной позиции, веры, устремленности, надежды и любви эмпирика, вершиной для которого, если суммировать, являются обнаружение и установление доказуемых фактов и их предположительное объяснение. Что же касается теологической точки зрения, то я отсылаю к конкретным объяснениям автора данной книги.

Понятно, что имеющиеся между двумя подходами расхождения приводят in concreto к многообразным конфликтам, заходит ли речь о существенных или второстепенных вопросах. Существенными они оказываются прежде всего в том случае, если возникает опасность вторжения одного подхода в пределы компетенции другого. В качестве примера подобной ситуации я привожу учение о «privatio boni»^[8]. Здесь теологу стоит, пожалуй, побаиваться покушения на его права со стороны эмпирика. Как увидит читатель, дискуссия на данную тему не обошла стороной и настоящую книгу. Я позволю себе воспользоваться предоставленным мне автором правом выступить с открытой критикой учения и изложить собственную точку зрения.