Вверх тормашками в наоборот

  Когда никого нет, слышать Иранну легче. Окунаться, падать в голос, как в пещеру без дна в заброшенной долине... Однажды она хотела сделать так, но не смогла, пострашилась...

  "Не думай так!" - строгий удар прямо под сердце. Но муйба никогда не сердится же?.. Или умеет, но не показывает?..

  Воздух рывками входит в лёгкие: не так-то просто дышать, когда бьют под дых.

  - Полежи на траве, а я буду рядом.

  Мила послушно сползает со ступени и осторожно ложится на спину. Так легче. Небо высоко-высоко. Когда-то здесь летали драконы, разные, цветные, как пёстрые волосы медан. Иранна говорила, что Драконий материк не просто земля, а сам Древний дракон, отдавший свою жизнь за жизнь людей на Зеоссе. Окаменел, стал твердью, чтобы люди могли двигаться по суше и выжить, не страшась глубин и волн океана... Знай он, как принимают его дар, стал бы умирать?..

  - Иногда не надо думать о пользе или корысти, не надо ждать награды или почести. Сделать по порыву, внутреннему зову и не оглядываться.

  Ну, конечно. Иранна подслушивает мысли...

  Хорошо быть драконом - сильным, большим, могучим. Летать в небе и не бояться никого и ничего, умирать или жить по своему желанию, превращаться в сушу или прятаться глубоко под землёй, чтобы согревать твердь изнутри.

  Мила поворачивается на бок и следит за муйбой. Та смешивает что-то в чаше, трет пестом медленно, по кругу.

  - Хочешь мне помочь?

  Да, наверное, это хорошо: не спеша размешивать что-то, слушать, как трётся о стенки чаши зеленоватый нёф - камень, из которого вытачивают песты...

  Она протягивает руки, Иранна тут же даёт ей чашу. Внутри - полуистертая паста. Желтая с зелёными точками и голубоватыми нитями, комковатая и вязкая. Мазь? Снадобье?

  - Это часть ингредиентов для сложного заклинания. Хочу попробовать... кое-что.

  Шурх-шурх. Пест месит разноцветную вязь.

  Шкряб-шкряб - трёт каменную чашу приятно, бархатно, с хрипотцой.

  Чавк-чавк - смесь слегка пузырится и чавкает почти как Тяпка, уплетающая мимеи.

  Чмок-чмок - так целуются мужчины и женщины - она однажды видела и испугалась, но не смогла убежать, сидела тихо и смотрела, а сердце грохотало так, что она испугалась ещё больше: вдруг её услышат? Но они не услышали - им слишком хорошо было друг с другом, она это чувствовала...

  Бульк-бульк - вязкая паста пузырится сильнее и побулькивает, как Ираннино варево в котлах. К желтому, зелёному и голубому добавляются красные точки, сине-оранжевые кляксы, розоватый отсвет...Это похоже на радугу, что живёт в шкурках мерцателей. Сияющую радугу, которую невозможно создать искусственно, как ни старайся, какие краски в руки ни бери...

  Глумк - паста превращается в один большой пузырь, влажно лопается - и летит ввысь толстый сноп радужного света. Точь-в-точь, как на небе, когда солнце играет с каплями дождя. Точь-в-точь, как уникальная шкурка мерцателей, которые боятся даже своей тени. Как и она...

  Слабые руки дрожат от напряжения, им тяжело удержать вибрирующую, ставшую вмиг тяжёлой, каменную чашу. Иранна огорчится, если она уронит такую ценную смесь...

  Это последнее, о чём она подумала, прежде чем нырнуть в спасительную темноту обморока. Но перед тем, как улизнуть, слышит довольный голос Иранны:

  - И всё-таки ты колданула, Мила. Да так, что обзавидовались бы сайны!

  

  

  Глава 14

  Бойся отражений. Дара

  

  Я устала. Ещё день толком не начался, а у меня голова уже готова взорваться, как бешеный огурец.

  С верхней площадки для взлёта мы возвращались в полном молчании. Геллан шёл впереди, я плелась сзади. На крутых поворотах он не забывал подавать мне руку, но, кажется, думал о своём и делал то, к чему привык: эдакая джентльменская машинальная вежливость, впитанная с молоком матери или вбитая годами долгих нравоучений.

  Спрашивать ни о чём не хотелось, и я ломала голову, как мягко намекнуть, что хочу побыть наедине. С мыслями и собою - при закрытых дверях. Но золотоволосый крылатый бог то ли догадался, то ли думала я слишком громко, - подвёл к моей комнате.

  - Я покину тебя на пару часов. Приду, и отправимся обедать.

  Заметьте: деликатно так свалил на себя мои проблемы. Не мне, а ему нужно отлучиться. Кивнула головой, как китайский болван, юркнула за дверь мышью и почти сразу начала стягивать с себя шмотки. Срочно в душ, вымывать чехарду из мозгов.

  Чистая вода, пахнущее невесть чем мыло немного успокоили. Дурацкое платье балахоном расстроило: выглядела я в нём пугалом средневеково-огородным, как крестьянка какая-то дикая. С кроссовками пришлось расстаться, но сапожки, к платью-рубахе предложенные, мне понравились: мягкие, узорчатые и точно по ноге.

  Я затянула в ванную пуфик и, пристроившись у мутного зеркала, принялась волосы мокрые расчёсывать. Дурацкое занятие, особенно с гребешком в руках. К счастью, я вспомнила слова Геллана об умном мейхоне, закрыла глаза и представила свою любимую расческу. Ну, как вам сказать? Расчёска появилась. И почти такая, как нужно. Видать, думать правильно я ещё не научилась. А может, он создавал вещи, как видел или как мог.