Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

— Боюсь, выглядит все так, словно у Нила случился сердечный приступ. Мне придется быть с вами предельно честным — и я прошу прощения за прямолинейность. Он не дышит, его сердце не бьется само по себе. Мы делаем то и другое за него.

Слова звучат избыточно: она же видит, как мир Нила рушится, — но их все-таки следует сказать. Она прижимает локти к груди и закрывает ладонями лицо.

Наш пациент на каталке, мы добираемся до парковки — и по-прежнему его реанимируем. Мы нажимаем ему на грудь и так разгоняем кровь по телу. Мы проникаем в дыхательные пути и мешком Амбу вдуваем в легкие кислород. Мы вводим необходимые лекарства. Чтобы сделать все методично, мы тратим несколько минут, но они на вес золота: если нам удастся что-то изменить, то именно сейчас.

Ответа мы не получаем.

Мы грузим пациента в фургончик, объявляем в больнице тревогу и уезжаем под мигалками. Всю дорогу мы так и нажимаем ему на грудь, вдуваем в легкие воздух, вводим лекарства в сосуды. Но электрические сигналы затухают.

Когда мы добираемся до больницы, из сердца пациента исчезают любые признаки спонтанной активности. Мы передаем подопечного с рук на руки врачам из больницы. Они продолжают лечение еще некоторое время — недолго, они нажимают, стискивают — как делали и мы.

А потом перестают.

Раскинувшиеся руки и ноги как задача по логистике

Осенний день ясен и безжалостен: когда такая погода, в работу приходится втягиваться, чтобы достичь хоть чего-нибудь; и зонтик впору оставлять дома. Мы паркуемся в продуваемом тоннеле за машиной фельдшера быстрого реагирования. Здесь небоскреб точечной застройки; панель домофона разбита, но входная дверь все равно не заперта. В холле мешки, в лифте лужа, а зеркало заляпано — кетчупом, надеюсь. И чем-то воняет. Нас трясет, вокруг громыхает, над нами мерцает свет — и мы возносимся к самым небесам и вышагиваем в коридор. Стучимся в квартиру и ждем. Наконец дверь открывает женщина в халате и вперяет взгляд в наши ноги. Она сутулая, кожа в складках, волосы истончились, сама бледная и одутловатая.

— Доброе утро, мадам.

Она не отвечает.

— Вы вызывали скорую?

Она глядит в пол.

— Наш коллега уже здесь?

Она ничего не говорит, но отступает в сторону и дает нам пройти в полумрак.

— Здравствуйте! Есть тут кто-нибудь?

— Заходите!

Мы идем на голос, минуем коридор и попадаем в узкую спальню. В спальне единственная кровать, комод и двое людей. Фельдшер быстрого реагирования стоит спиной к нам, согнувшись вдвое. Она тянется поперек чего-то лежащего: а там второе человеческое существо — привольно разметался набор согнутых конечностей и сальной плоти. Тело выглядит так, словно его покатали и бесцеремонно вывалили наполовину на пол, наполовину под кровать. Я могу разглядеть ступню, руку и внушительные ягодицы, необычайно волосатые и частично прикрытые шортами; остальное — неопознаваемое мясо. Как будто играли в твистер, и что-то пошло совсем неправильно, вспыхивает у меня в мозгу.

Почему пациент так лежит — загадка, но больше всего беспокоит звук, исходящий у него из горла. Каждый раз, когда он вдыхает, скользкая от пота кожа натягивается и сжимается, неприятно звучащий гортанный хрип, более болезненный, чем стон, более зловещий, чем храп, тянется изо всей этой дрожащей кучи и расходится по тесной темноте комнаты:

— Пых-хн-н-н-гр-р-уик-к-к!

Потом — что-то посвистывает и щелкает, словно механизм в свободном падении, а дальше, натужно, все по новой — и еще один внушительный вдох:

— Пых-хн-н-н-ГР-Р-УИК-К-К-К-К!

Такие звуки издает некто, ничего не знающий о том, что происходит; или нечто, чему судьба вот-вот развалиться.

* * *

Работа на скорой — обычно на всю жизнь. Промышленные лебедки поднимутся и опустятся, и карьеры, едва начавшись, окончатся, но только за одно вы можете ручаться: люди всегда будут болеть. Поток ваших заказчиков не иссякнет никогда.

Вы вступаете в бригаду как техник — возможно, после того, как несколько лет перевозили пациентов, или занимались уходом, или служили в армии. Вы проводите время в дороге, потом зарабатываете себе на медицинскую сумку и становитесь медиком. Если напарник или напарница вам подойдет, вы сможете им довериться и терпеть их двенадцать часов напролет, словно со сменной второй половиной в затейливо устроенном браке, вы влипли надолго. Если вы метите высоко, то пробиваетесь на вертолет санавиации или в реаниматологи. Если вам стало тошно от пациентов или вы однажды пострадали, то переводитесь на работу со снабжением или с жалобами. Если вы ленивы (так у нас шутят), то переходите в управленцы. А если не слишком общительны — кстати, я такой же, — прямая дорога ездить по вызовам в своей машине.

С течением времени что-то изменилось. Люди приходят и учатся, как тут все закручено, а стоит вам обернуться — их и след простыл. В выездных бригадах люди меняются быстро, и очень немногие остаются на этой работе надолго.