Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

- Вах-вах, да вы мистик, а не эскулап, - засмеялся Александр. Значит, Кандюрин после давешнего разговора вновь заинтересовался Маловым,. и это известно в городе. Нехорошо. - Доктор, вы читали письмо шантажиста, который писал Силантьеву?

- Нет. Я только слышал о нем, - вскинулся доктор.

- Тогда я попрошу вас его прочесть и высказать свое мнение. Профессиональное.

- Благодарю вас. Стало быть, вы мне доверяете... - доктор поклонился. Борода его дрожала.

- Ну что вам сказать, милостивый государь. Написано в духе грамотного параноика. Характерная моноидея. Все сделано весьма искусно, полная конкретизация. Некая персона излагает кусок своей биографии, все пока обыкновенно... но что-то настораживает. Вы ставите вопрос, если я правильно понимаю, это параноик или попытка подделаться под него? Попробуем решить. В самом письме много места занимает «Я». Я сам, Моя мечта. Что вам будет, если не сделаете. Наконец, сама идея - построю дворцы. Я построю дворцы, но вы дадите деньги... Если бы был настоящий параноик, была бы более конкретная разработка идеи. Сознанием параноика завладевает идея. Она занимала бы половину письма... Да-с, пожалуй, письмо может быть и подделкой... Теперь - угроза. Убью себя. Не забудем, что параноик прежде всего - носитель идеи и он предпочитает жить. Есть, скажу вам, еще один момент, из которого явствует, что письмо написано здоровым человеком. Нормальный человек судит о будущем как о будущем. И в письме именно так. У параноика - иначе, будущее смешивается с настоящим, у него в саквояже это будущее уже лежит, нужен только нюанс. Нюанс, маленький нюансик вроде ста тысяч. Параноик бы написал: «Я уже создал в своем уме дворец». Я, я! А вы будете тем, кто открыл меня. Ваш портрет, ваше имя на моей груди... это, знаете ли, слишком много для параноика. Он всегда ставит себя нумером первым. Однако досмотрим еще раз «про и контра». «Про» - экстазность. Экстазность соблюдена. «Контра» - в случае паранойи идея завладевает полностью всей личностью. Нет места ничему - ничего вне идеи нет. Параноик весь болен и весь здоров. Параноика нельзя переубедить. Идея не поддается коррекции. Но она непременно детализована. В вашем письме идея носит второстепенный, служебный, почти необязательный характер, и потому письмо может быть вполне сознательной и грамотной подделкой... Что касается стиля, то он прекрасен. В стиле нет ни одной ошибки. Стиль и легенда совпадают...

Нет, ни карточные гадания доктора, ни его приметы не сбывались!

Вторую половину дня Александр был в расположении роты, проводившей учения верстах в десяти от города. Уже под вечер прискакавший из штаба вестовой доложил, что в Ельце грандиозный пожар.

Александр поспешил в город, приказав командиру двигаться с бойцами туда же.

Дымом потянуло версты за три. Горел пакгауз возле знаменитого елецкого элеватора постройки 1888 года, вернее, догорал. Пожарные команды и дождь добивали остатки пламени. Стрелки железнодорожной охраны сдерживали толпу. Склад был продовольственный.

Поляков руководил тушением пожара, хладнокровно, надо отдать ему должное, став под самый огонь, на подъездном пути к пакгаузу, в центре опасной зоны, где работали с риском для жизни. Лицо закоптилось, волосы и борода подпалились, костюм измазан сажей и прожжен. Распоряжения Поляков отдавал негромким голосом и, по сути, уже преуспел в своей работе, что-то спасти удалось, но мешала ему Анна Дьякова, которая лезла в самое пекло и вообще вела себя так, будто хотела потушить пожар одна, сама, а всех остальных считала лишними. Как занялся пакгауз, никто не знает, но раньше всех прибыл на пожар только что организованный при укоме отряд чоновцев под водительством Анны. А когда прибежали другие добровольцы и примчались настоящие пожарные, Анна приказала своим открыть стрельбу, полагая, что это не помощники, а разная сволочь, злоумыслившая поживиться народным достоянием, предназначенным для отправки детям Москвы. Тем более, что сама Анна от имени Елецкого укомпарта только-только выпустила прокламацию: «...К вам обращаемся мы, матери-кормилицы своих детей! Внемлите плачу, стону и воплям голодных детей красной Москвы и Петрограда! Положите в дрожащую от голода детскую ручонку кто что может...»

Из задержанных наибольшее внимание к себе привлекли трое кооператоров и их защитник, небольшого роста худенький человечек с маленькой головкой в седеньких кудряшках, с неожиданно зычным голосом, отрекомендовавшийся как инженер Костин, Кооператоров отпустили.

Мария позвала ужинать, но только они сели, у дома послышалось дребезжание подъехавшей брички. Гавкнул и замолчал, узнав своего, пес во дворе, хлопнула дверь, заговорили половицы - ив комнату вошёл доктор Граве.

- Ну что, детки, кажется, дали деру? - спросил он Марию.

- А вам это откуда известно? - удивилась она.

Дети, и верно, куда-то запропастились; днем прибегали две тетушки Салоповы, плакали, что сладу с «французиками» нет, водятся с беспризорником Слепушонком, играют в войну, воруют огурцы.