Вышивальщица

– Она сказала, ключи нам отдала, как велено, а больше ничего не знает. И матов, сказала, больше нет, что нашли те и берите. И ключи от спортзала просила вернуть.

– Вредная бабуленция. Могли бы в спортзале спать…

– Ага, кто на брусьях, кто на бревне, а кто на канате!

– Интересно, у неё винтовка есть? Как в «Операции «Ы».

– С одеялами что-нибудь придумаем, в крайнем случае можно в куртках спать. Зато с жильём получилось дёшево, – сказала Валентина.

– Дёшево и сердито, – проворчал чей-то отец из родительского комитета, взъерошенный и взмыленный после перетаскивания матов.

Все здорово устали и проголодались. Мылись в школьном туалете, где были только раковины, а душа не было. Залили водой весь пол, и пришлось снова брать в руки вёдра и тряпки.

Завтракали в привокзальной столовой, обедали бубликами и мороженым, потому что весь день выполняли «насыщенную культурную программу». За ужином, который всем казался сказочно вкусным, не обошлось без происшествий: Миша Верскаин уронил котлету и полез за ней под стол, Коля Воробьёв под общий смех вылизал свою тарелку, а Сашка Зоз, который провёл весь этот день в промокших насквозь кроссовках и согрелся только в Эрмитаже (из которого не хотел уходить, и Светлана Сергеевна решила, что «мальчик открыл для себя мир искусства» и смотрела на него с обожанием) – Сашка мрачно осведомился, когда же им нальют блокадные сто грамм.

Валентина Филипповна поняла, что сейчас её хватит удар. А историчка спокойно объяснила, что в ленинградскую блокаду по норме выдавали хлеб, а не водку, и что Сашке по иждивенческой карточке полагалось бы в день двести граммов хлеба, и он бы благополучно загнулся (Киселёва так и сказала – благополучно) и не посягнул бы сейчас на святое и не позорил класс.

Сашку с того вечера прозвали иждивенцем, а рейтинг «Эсэски» поднялся до критической отметки, как выразился Неделин.

Спать легли не раздеваясь, накрывшись куртками и пальто и подложив под голову рюкзаки. И шёпотом проклинали историчку, которая весь день не закрывала рта.

На следующий день дождь сменила мокрая противная метель, все устали и замёрзли. На место дислокации вернулись рано. Спать не хотелось. Ключи от учительской, где стоял телевизор, сторожиха не дала: «Ишь чего удумали. А я потом телевизор новый покупай…» Сушить промокшую обувь было негде. Из классных окон дуло. Троица из родительского комитета грозилась пожаловаться на Пал Палыча в Отдел образования Осташковского городского округа за «скотское отношение к детям».

Сторожиха принесла из медицинского кабинета стопку простыней и девять одеял. Простыни отнесли обратно (маты вымыли с мылом, а раздеваться всё равно никто не будет), одеяла отдали девчонкам. Валентина Филипповна купила на свои деньги пятьдесят четыре надувных мини-подушки по семьдесят два рубля, чек отдала директору. Трое из родительского комитета вернули деньги за шесть подушек – за себя и за своих детей. Остальное Пал Палыч обещал компенсировать.

Через два дня подморозило. Достопримечательностями Петербурга любовались, мечтая о тёплой столовой Московского вокзала, спать укладывались, мечтая о том, как приедут домой. Из поездки привезли сувениры, статуэтки, буклеты, открытки и альбомы с видами Петербурга, а историчка Светлана Сергеевна, которая за эти пять дней достала всех, включая экскурсовода Эрмитажа, раскошелилась на подарочное издание альбома «Сокровища Эрмитажа».

Валентина альбом не купила: все деньги ушли на эти чёртовы подушки.

Глава 15. Падают звёзды…

Последствия экстремальных каникул были печальными: в одиннадцатом «Б» пустовало пять парт, одиннадцатый «А» оказался более жизнестойким: заболели всего две парты, как опрометчиво сказала завучу Валентина Филипповна. Габчиева ответила неожиданно резко: «Дети для вас не люди, а учебный материал. У вас даже болеют – не дети, а парты. Поражает такое бездушие со стороны учителя».

Прав был полковник Вечеслов, когда заявил, что не пустит Арину в Питер и что в марте там нечего делать. Ох, как он был прав, размышляла Валентина. На скромницу в платье с глухим воротом и вязаной длинной кофте она теперь смотрела по-другому. И удивлялась: какой же должна быть скромность, чтобы не хвастать тем, чем имеешь полное право гордиться. Если бы Арина умела читать мысли, то ответила бы словами Иоанна Златоуста: «Что может быть неразумнее, как искать своими делами похвалы от подкупных и бессильных людей, и презирать похвалой Того, кто силен воздать за дела, угодные Ему».

На перемене Арину обступили одноклассницы, которых просто распирало от желания поделиться впечатлениями.