Вышивальщица

– Да нет, иногда только. Она все дни с дедом в домино играет и с бабкой в огороде ковыряется. Шашлык для неё праздник, на моторке за черникой сплавать – событие, а Собенские озёра – Филиппинские острова, – хохотнул Никита. – Она даже на море ни разу не была, в Санкт-Петербурге один раз, и в Москве два раза. Рассказывала, как опекуны её по музеям водили, и в зоопарк, и в Большой театр, и как они мороженое в ГУМе ели, в хрустящих стаканчиках. Темень средневековая. Прикинь, она мне сказала, что меня любит, с седьмого класса.

– …

– А что я? Сказал, что тоже люблю. Да нет, не люблю конечно, просто мне её жалко стало, ну и сказал. Викуль, ну ты что… Ну сказал и сказал, ну и что? Что я, жениться на ней собираюсь? Мама говорит, у неё неизвестно какая наследственность, родители неизвестно кто. Что я, рехнулся, что ли?

Ну, пока, Викуль. До встречи.

Отделавшись от Вики, Никита вздохнул. Прицепилась к нему как репей. Вика дочка папиного начальника, отец просил быть с ней вежливым и «не отталкивать». А он согласился, дурак. И сейчас наговорил такого, что самому стыдно. И за мать стыдно, которая сказала про Арину, что у неё родители маргиналы. А он повторил.

Зато Вика наконец успокоилась. Дура. Замуж за него собралась. Да щас! Он лучше на Аринке женится. Девчонка нескучная, и фигура классная, в купальнике так вообще глаз не отвести. И зачем он про щёки выдумал, нормальные у неё щёки. Нет, мать права, ведь неизвестно, кто её родители… Может, наплевать на родителей – и на Арининых, и на своих? Нет, на своих нельзя, отец ему такой разгром устроит, в мореходку поступать не разрешит, и вообще, зачем ему жениться, он что, с ума сошёл?

Предаваясь размышлениям, Никита радовался, что Арина не слышала, как он говорил по телефону с Викой.

Арина отлепилась от забора и медленно пошла к дому. Оказывается, в глазах Никиты она средневековая, родители маргиналы, сама как баобаб. Пульс взбесился и стучал прямо в голове. Арина глубоко подышала, чтобы прийти в себя. Прийти не получилось.

Вечесловы удивлялись. Да что с ней такое? Сидит у себя наверху безвылазно, и к Никите своему не пошла, а когда он пришёл сам, велела сказать, что болеет и чтобы он её больше не беспокоил. Уж не заболела ли в самом деле? Вера Илларионовна потрогала губами внучкин лоб. Лоб оказался ледяным.

– Не холодно тебе? Холодная вся…

– Не холодно.

– А что сидишь, в книжку уткнулась? Пошла бы погуляла, погода-то какая… Или и впрямь заболела? Может, в школе случилось что? Так скажи, вместе разберёмся…

Отвязаться от бабушки было невозможно, как невозможно рассказать – «что случилось» и с чем она уже «разобралась». Арина надела новую шубку и новые сапожки и отправилась гулять. Не радовало ни голубое небо, ни растаявший на дороге снег. Она бездумно шла по дороге и напевала вдруг вспомнившийся романс:

«Целую ночь соловей нам насвистывал, город молчал, и молчали дома.

Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними ливнями. В темных оврагах стояла вода.

Боже, какими мы были наивными! Как же мы молоды были тогда!»

Услышав позади чьи-то шаги, испуганно замолчала.

– Девушка, а вы почему одна гуляете? В гости к кому-то приехали? А что вы замолчали, вы так красиво пели… А хотите, я вам посёлок покажу? И на озеро сходим, на пляж. Купаться не будем, не пугайтесь, – хохотнул Никита.

Арина узнала его по голосу, а он её – нет, потому что видел только спину и распущенные волосы. Знал бы он, кого уговаривает.

– Купаться мы с тобой вообще никогда не будем, понял? А пляж Викуле своей покажешь, загорать будешь с ней, и на виражах проверять, разобьётся или нет. Я же темнота, а родители у меня маргиналы, зачем тебе такое знакомство? Мама не одобрит, – выпалила Арина ему в лицо.

И бежала по дороге, пока не кончились силы. Остановилась, тяжело дыша. И её наконец «отпустило». Вот говорят же – отпустило. Раньше она не понимала, что это значит, а теперь поняла.

С прогулки она вернулась с розовыми щеками, скинула на руки Вечеслову лиловую шубку и счастливо рассмеялась: на солнце в ней не жарко, в тени не холодно, шубка просто блеск, даже Никиту повело… Познакомиться с ней решил, дурачина.

– Всё, Аринка, кончилось твоё безделье. Завтра за берёзовицей пойдём, на Устиньин ручей. В нём вода вкуснее, – усмехнулся дед, и Арина не поняла, шутит он или говорит всерьёз.

Берёзу дед выбирал поближе к ручью. Сделав вокруг ствола узкий глубокий надрез, обматывал «рану» полоской марлевого бинта, а концы опускал в банку. Если надрез сделать невысоко от корней, сок лился струёй – холодный, горьковато пахнущий весной. Завтра они с дедом наберут две трёхлитровых банки и принесут домой. Арина с аппетитом уплетала бабушкины пирожки, забыв, что она баобаб.

А ночью не могла уснуть, мучаясь без вины. И сочинила стихотворение. До этого никогда не писала стихов, а тут строчки складывались сами. Стихотворение было прощальным, Арина никому его не показывала, а потом оно потерялось – как потерялась её первая любовь. Она больше не приедет в Заселье. Не увидит Никиту. Никогда.