Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника

В заключение – о догматическом мировоззрении Николая Скрыпника, которое якобы мешало ему оценить литературу действительно национальную в отличие от «литературы пролетарской». При ином подходе нарком тогда бы, дескать, действовал в интересах Украины, а не «мифического пролетарского государства», «коммунистической утопии», если бы за национальный идеал взял произведения Е. Маланюка и Б. Антоненка-Давыдовича, еще нескольких им подобных авторов (кто они – гадать трудно, когда в публикации они не называются) и решительно отверг всю остальную литературу, если она не была откровенно антикоммунистической, антироссийской.

Осуждение политического деятеля, особенно через много лет после того, как он ушел из жизни, не может вступиться за свои взгляды, дело не такое уж и сложное. Но не целесообразнее ли и продуктивнее, если мы действительно хотим узнать настоящего Н. А. Скрыпника, ход его мыслей, нелегкий, часто болезненный поиск истины, попытаться понять неординарную личность и (без желания кого бы то ни было обидеть) подняться до уровня человека, чье поведение, поступки влияли на историю, на судьбу нации, народа, страны. А для этого, прежде чем выносить осуждающий вердикт (не только в случае с Николаем Алексеевичем), следует хоть на минутку приостановиться, понять, почему исследователи спустя десятилетия и века вынуждены, обречены изучать деятельность таких исторических личностей, как Николай Скрыпник, и спросить себя – а «ученые-судьи», если бы каким-то чудом оказались на месте «Скрыпников», были бы способны осуществить хоть долю того, что сделано объектами, даже – героями! (и это точно) – их (историков, представителей других отраслей знания) внимания.

Возможно, на этом стоило бы поставить точку в и без того затянувшейся дискуссии, но нельзя не затронуть вопрос и по поводу предположения, будто испытанный революционер и крупный государственный деятель сегодня не может эффективно защищаться от оппонентов. Может! И еще как!!

Кто еще, кроме «коммунистического догматика Скрыпника», мог в 1929 г. (не забываем – «год великого перелома», год сталинского юбилея, определяющий год в становлении – может, точнее, в окончательной победе – тоталитарной системы) ломал все упрочившиеся стереотипы и бесстрашно выступал со статьями в принципиальную оборону национальной самостоятельности украинской литературы? Гадать не стоит – никто!

А нарком образования по поводу недели украинской литературы в Москве выразил открытое недовольство наименованием события, от которого, как он счел, повеяло духом великодержавничества. «Так называют российские газеты, – писал Николай Алексеевич в статье “Украинская неделя в Москве”, – встречу русских и украинских писателей, происходящую в Москве. Название неверно. Дело не в том, что там, в Москве, идет украинская неделя показа (тут и далее подчеркнуто мною. – В. С.) украинской литературы русскому писателю или читателю. Дело в том, что там происходит встреча двух новых советских литератур. Представители новой советской литературы, имеющей за собой давнюю историческую базу русской культуры, до революции – господствующей, идут на братскую встречу с представителями новой советской литературы украинской, имеющей за собой столетия угнетавшейся, гонимой и заброшенной украинской культуры. Какова суть встречи, какой ее исторический и политический смысл? Сущность и смысл таковы: окончательно ликвидировать старое недоразумение и недоверие и закрепить пути сотрудничества для единой цели на различных национальных территориях»[437]

.

Лейтмотив статьи заключается в том, что украинская литература может и должна развиваться в сотрудничестве с русской, белорусской, иными литературами, но без претензий, посягательств на руководство с чьей бы то ни было стороны. Равенство национальных литератур – вот идеал, за который Н. А. Скрыпник боролся и готов был идти, как еретики, на костер. И, между прочим, тот костер уже разгорался, все сильнее полыхал и попасть на него было гораздо легче, чем В. К. Винниченко или Е. Ф. Маланюку, не пропускавшим возможности из-за дальних границ «уколоть» собратьев по перу из Советской Украины, которые, дескать, в очередной раз «поехали бить челом Москве». Отвечая обоим, украинский деятель отмечал: «Им совершенно непонятно, как это могло случиться, что в нашем Советском Союзе теперь разве что какие-то историко-литературные ихтиозавры могут отрицать самостоятельность украинской литературы и культуры в ее историческом прошлом, в ее настоящем и в ее грядущем развитии. Для нас, работников Советского Союза, такими же дикими и недопустимыми являются заявления некоторых представителей литературной критики о том, что Шевченко является одним из представителей русской литературы, а русские классики – Толстой, Тургенев, Некрасов и т. д. – в такой же мере являются для современных украинских писателей предками и учителями, как и для современных писателей русских»[438].