Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника

Итак, Николай Алексеевич был широко известен и пользовался высоким авторитетом в научных кругах не потому, что именно ему, согласно служебным функциям, подчинялась Украинская академия наук, а благодаря своим действительно фундаментальным научным трудам, своему весомому вкладу в фундаментальную науку. Конечно, далеко не все были согласны со скрыпниковскими научными подходами, взглядами, концепциями. Однако это только лишний раз подчеркивало оригинальность, принципиальность позиции политика, государственного деятеля и ученого. Поэтому и его избрание академиком в том же году практически всеми было встречено как закономерное, естественное, понятное. А сам он гордился (как всегда, сдержанно) высоким научным званием, участвовал в научных сессиях, выступал с докладами и не только по долгу наркома, заинтересованно руководил этой непростой отраслью.

И еще одно. Все подведомственные учреждения, коллективы Н. А. Скрыпник с присущей ему энергией (кое-кто считал, что даже с упорством, достойным удивления) стремился организационно, материально и в кадровом отношении укрепить. Совсем не в его характере было подрывать, уничтожать дело, которым он руководил, тем более готовить это исподтишка – такое было просто ниже его достоинства. До последних месяцев жизни, когда произошел душевный надлом, он шел на любой бой и с кем угодно открыто, а вера в правоту своей позиции просто исключала заговоры, закулисные коварные приемы и тому подобное.

И литературная сфера здесь достаточно наглядный пример. А больше всего заслуживает внимания, думается, то, что не только говорил Николай Алексеевич в ходе многочисленных тогдашних литературных дискуссий (как подтверждение исповедуемых им общих принципов и подходов), но и то (и второе, возможно, еще важнее), как он себя вел относительно творческих групп, взгляды которых не разделял, решительно критиковал, осуждал и отвергал.

Приведенный выше пример с полищуковским «Авангардом» отнюдь не единичный. Очень похожей оказалась история с признанием «Технически-художественной группы А» во главе с Юрием Смоличем и Майком Йогансеном. Весьма показательным было отношение и к неоклассикам, их лидеру Николаю Зерову.

Очевидно, персонально последнего нарком оценивал не слишком высоко, что само по себе, конечно, не является грехом. Ведь, как говорится, «о вкусах не спорят». Николай Алексеевич даже иронично, а возможно, и пренебрежительно (что вообще не очень для него характерно) назвал неоклассиков «гражданами Зеровыми». Однако, имея свою позицию, нарком совсем не отказывал в таком же праве (и особенно в столь сверхсложной сфере, как литература, искусство, когда нередко настоящее понимание художника, творца, осознание его гениальных предположений, предостережений приходят не сразу) и другим. Поэтому ни Н. Зеров, ни М. Рыльский, ни П. Филипович, ни М. Драй-Хмара, ни М. Могилевский, ни А. Бургарт не имели никаких ограничений (конечно, выходивших из ведомства Скрыпника) в своей деятельности, в возможностях издания своих произведений. Как, кстати, не имел их до времени и Сергей Ефремов, иронично-циничное отношение которого к пролетарской литературе, социалистическому государству, Советской власти в кругах интеллектуальной и политической элиты ни для кого не было секретом.

Вполне в духе позиций Николая Скрыпника была реплика в адрес Ивана Микитенко во время диспута в Харькове 18–21 февраля 1928 г. Заметив, что писатель не реалист, а натуралист, руководитель национально-культурного строительства успокаивающе добавил: «Ничего плохого нет в этом. Но надо быть хорошим натуралистом – вот в чем дело». Последнее предостережение свидетельствует, что в литературе, искусстве он превыше всего ставил их художественные качества, характерный для духа эпохи поиск новых эстетических форм. Поэтому поддерживал и «неудобного» Евгения Плужника из объединения «Ланка» («Звено»), и драматурга Николая Кулиша, пьесы которого совсем «не дышали революционным пафосом» и очень противоречиво воспринимались публикой.

За все это, в конце концов, П. П. Постышев выдвинет обвинение, будто «за широкой спиной Скрыпника» прятались, объединялись идейные, классовые враги, враги пролетарской культуры. А И. М. Кошеливец, вопреки этому, приведет прямо противоположную оценку: «Можно многое ему (Скрыпнику. – В. С.) предъявлять (что автор, кстати, и делает. – В. С.), но следует признать, что он поддержал и продолжил литературное возрождение до последних дней своей жизни. Собственно, продлил на полдесятка лет после того, как национал-коммунисты уже никакой возможности влиять на события не имели»[430].