– Садитесь, Макс. – Пахан указал на стул. – Устал я. В общей своей массе ребята у меня хорошие. А если злые, так виноваты в этом не они, а житуха наша. Однако управлять такой кодлой – то еще занятие. Разные экземпляры встречаются, и чтоб удержать всех в узде… Да что я рассказываю… Сами, небось, все знаете. Итак, вам потребовался Бурый?
Добровольский кивнул.
– Да. По моим сведениям, бывший челнок примкнул к вашим и осел в Китай-городе.
– Есть такой. Примкнул. Гм… Мои ребята подобрали Бурого на перегоне у Комсомольской едва живого. Кто-то проделал ему хорошую дыру в пузе. Выходили. Теперь он с нами.
– Это он. Точно.
– Если Бурый на станции, то сейчас его приведут. Чайку или чего покрепче?
– Чаю, если можно. Спасибо.
Все повторилось в точности так, как было на Автозаводской. Уважение к организации, представляемой Добровольским, было настолько высоко, что к нему обращались на «вы» и старались предупредить любое желание. Руководители метрогруппировок, в отличие от рядовых их членов, по всей видимости, знали о существовании тайного правительства и его возможностях, поэтому относились к Максу с должным почтением.
Ермолай заварил грибной чай. Когда хозяин и гость выпили по половине кружки пахучего напитка, в дверь постучали.
– Входи! – ответил пахан и кивнул Максу. – Вот вашего Бурого и отыскали.
Бурый открыл дверь, но не вошел, а стеснительно замер на пороге. Мало что осталось от некогда отчаянного челнока, взявшегося подвезти Николая Носова, а потом сдать его красным за вознаграждение. Бурый сильно сдал. Исхудал так, что одежда висела на нем мешком, глаза были пустыми, а кожа – болезненно-серой.
– Проходи, Бурый. Нечего сквозняки гонять. Тут с тобой поболтать хотят.
– А че я такого сделал? – занервничал Бурый. – Ну, выпили, ну подрались…
– Хватит, Бурый, – махнул рукой Макс. – Речь о твоем давнем дружке пойдет.
– Дружке… Да у меня их – пруд пруди… О каком?
– Вездехода припоминаешь?
Бурый мгновенно преобразился. Загнанная лошадь превратилась в конька-горбунка. Глаза загорелись, ладони сжались в кулаки, а плечи расправились.
– Где он?!
– Сейчас? Не знаю. Но скоро будет в одном месте.
– Скажи где! Я его зубами загрызу! Этот мелкий сучонок продырявил мне живот. Местные лекари кое-как меня подлатали, но рана так и не закрывается. Мне жить на две затяжки осталось. Скажи. Кончу Вездехода и помру с чистой совестью.
Добровольский встал. Заложив руки за спину, принялся расхаживать вдоль стола.
– Нет, Бурый. С такими настроениями ты мне не нужен. Вездехода и его дружков надо просто остановить, доставить сюда и посадить под замок. Господин Ермолаев, думаю, поможет тебе и с людьми, и с помещением для содержания пленников.
– Нет проблем, – кивнул Ермолай. – Они у меня и не рыпнутся. Закрою.
– А то, что он не сможет сделать то, что собирается, будет для него хуже смерти, – продолжил Макс. – Поверь мне, Бурый. Что касается твоей раны, то ею займутся лучшие врачи, а не здешние коновалы. Короче, Вездеход мне нужен живым и здоровым.
– Ну, если хуже смерти, – пробормотал Бурый. – Пожалуй… Я согласен…
– Только не надо дурить меня, Бурый, – хищно улыбнулся Добровольский. – Позволишь себе самодеятельность – кишки вот на этот кулак намотаю.
– Сказал же: согласен.
– Отлично, подойди сюда. – Макс расстегнул портфель, достал из него вчетверо сложенную карту и аккуратно разложил на столе. – Через несколько дней Вездеход будет в этой точке. Здесь и нужно организовать засаду. По всем правилам, Бурый. С ним трое: Томский, Корнилов и еще один мужик. Люди более чем серьезные. Томский – анархист-боевик. Корнилов – бывший офицер Ганзы, в совершенстве владеет дзю-до. Третий – тоже не подарок. На арапа их не возьмешь. Придется действовать и числом, и уменьем. Никого не калечить. Только нежно стреножить. Ты меня понимаешь?
– Ага. – Бурый пристально вглядывался в карту. – Ермолай, мне понадобятся два десятка самых резвых хлопцев.
– Да хоть сорок. Главное – дело сделай.
– Сделаю. Вот только… Это ведь Кремль?
– Он самый, Бурый. Тебя что-то беспокоит?
– Звезды. Про них разное сказывают. Говорят, что сейчас вроде как погасли, но…
– Эх, Бурый, Бурый, с каких это пор ты стал слушать бабские сплетни? – усмехнулся Добровольский. – Не думаю, что в Кремле опаснее, чем на вашей станции.
– Лады. Все сделаю. А может, когда недомерок тебе не потребуется, все-таки мне его отдашь, а? Уж больно руки чешутся…
– Свободен, Бурый. Иди, к экспедиции готовься! Сегодня же выступите! – рявкнул Ермолай. – Я те руки почешу так, что жопа вспотеет!
– Эй, Бурый. И последнее, – остановил наемника Макс. – Когда все сделаешь, оставишь письмецо мне на этом перегоне. Вот тебе на всякий пожарный документ для Полиса. С ним можешь преспокойно войти на Боровицкую. Если сделаешь рожу попроще, тобой никто не заинтересуется. Заброшенную подсобку ни с чем не спутаешь. Забита разным хламом. Сечешь?
Бурый кивнул, взял документ и испарился, а Макс и Ермолай, прежде чем распрощаться, еще какое-то время обсуждали положение дел на разных станциях и пообещали друг другу поддержку.