Выжившие. Что будет с нашим миром?

– Скажите, а вот такая тема, как генетическая предрасположенность разных этносов к разным видам деятельности, кто-то этим занимается или эта тема считается не политкорректной и связываться с этим никто не хочет?

– Эта политкорректность нас доведет… Занимаются вопросом, который вы задали, в рамках этногенетики, в Москве, в частности, есть Институт общей генетики им. Н.И.Вавалова РАН, и там занимаются этими вопросами. И мы с прошлого года ввели у себя на кафедре магистерскую программу «Генетика человека», которую возглавляет член-корр. РАМН Владислав Сергеевич Баранов из клиники Отто, у нас на сегодня это – в большей мере направление медицинской генетики. И мы как раз привлекаем преподавателей из Института общей генетики, они будут у нас читать лекции, а в нашем университете есть С.-Петербургский филиал этого академического института.

– Есть такая неприятная тема – возрастающий генетический груз, накапливающийся в рамках отсутствия естественного отбора. Генетики как-то этим занимаются?

– Да, в том же институте Отто есть лаборатория пренатальной диагностики В.С. Баранова. Там беременные женщины могут заранее пройти проверку, хотя конечно лучше пройти такую проверку еще до беременности. Правда пока все это платно и довольно дорого. Кстати, в тех странах, где работают по преодолению нарастания генетического груза – в США, европейских странах, там генетический груз уменьшается. Но у нас пока этого не происходит.

– А если не работать в этом направлении, как скоро мы придем к, так сказать, финишу?

– Мы себя просто экономически задавим. Столько будет больных, что с этим будет не справиться.

– Выходит, есть меньшая часть человечества, которая себя генетически улучшает, и остальная часть, у которой растет генетический груз.

– Сегодня это близко к истине, но есть повод для оптимизма. Я верю в прогресс науки.

– Невесело. А насколько наука далека от того, чтобы начать генетически программировать будущих людей?

– Да, это, в общем, уже технически возможно, но тут к счастью еще работают ограничения, потому что много рисков, потому что мы не знаем всех побочных эффектов. Строго говоря, надо изменить яйцеклетку и потом вынуть бластомер после первого же деления и убедиться, что все внесенные гены встроились так, как надо. А это случается отнюдь не всегда, и возможны разные варианты. К тому же это все и очень дорого.

– Острая современная тема – трансгенные продукты. Многие полагают, что генетический груз нарастает не без их участия. Ваше видение ситуации.

– Все наши современные полезные растения генетически модифицированы. Как шел этот процесс раньше? Раньше долго искали среди существующих растений те, что обладают нужными особенностями, долго селектировали, в результате получали то, что хотели. А потом научились вытаскивать нужный ген из живого организма, менять его так, как нам надо, и вставлять обратно – в тот же организм или в другой. Это и есть современная биотехнология. Ну, например, надо хлопчатнику придать устойчивость против определенных насекомых. Берут ген определенной бактерии, вставляют в хлопчатник, и он становится устойчивым. Чем это плохо? По крайней мере никто вроде не боится, что гены с хлопковой рубашки и штанов к нам перебегут…

– Я слышала, что в помидоры внедрены гены рыб – для холодоустойчивости?

– Очень может быть. От ледяной рыбы брали гены холодоустойчивости… И так называемых трансгенных сортов растений выведены уже многие десятки, и они уже давно заполонили рынок – нравится нам это или не нравится. И вообще мы постоянно едим гены, отселектированные, модифицированные, разные. Знаете, мужчины едят говядину, но рога у них вырастают не от этого.

– Вы полагаете, как я понимаю, что весь шум вокруг генно-модифицированных организмов – это чисто рыночная борьба одной группы против другой?