Выжившие хотят спать

Свернувшийся калачиком Иван делал вид, что спит, как и остальные. Похоже, ему – и его собратьям по адскому труду – дали выспаться больше прежнего: сознание ясное, нет тумана, к которому он привык и сквозь который пытался поддерживать хоть какую-то умственную деятельность. Иногда им давали поспать целые сутки. Изредка эти минуты после сна – главное, проснуться незаметно для охранников – были единственной возможностью узнать, что происходит на станции.

То, что он просыпался без чьей-либо помощи, почему-то Ивана не шокировало и не удивляло. Он давно смотрел на ситуацию с точки зрения «полезно или нет». И пока возможность проснуться самому – странная и невероятная способность в этом мире – никак не могла облегчить, исправить его участь.

Иван едва не выдал себя – понадобилось усилие, чтобы не дернуться, не поднять голову. Или не переспросить охранника, шутит ли он. Они стояли в двух шагах от него, переговариваясь вполголоса, глядя в тоннель, уходящий во тьму. Они обсуждали дождь. Дождь, дождь и снова дождь. Как он надоел, где же солнце, проклятая сырость пожрет все стены на станции, все деревянное и так далее.

– Он идет уже пять месяцев. День в день.

Второй охранник на это никак не возразил. Это не было шуткой, преувеличением или ошибкой, это было констатация факта. Дождь идет пять месяцев!

Мысли Ивана заметались. Его обожгла паника, и он никак не мог успокоиться. Пять месяцев? Господи, разве такое возможно? Для него дни слились, он их давно не различает. Пожалуй, даже не используй охранники «болванку», оставь рабов в ясном сознании, как работающих на соседних «плантациях», даже в этом случае Иван не смог бы уследить за монотонной вереницей дней, похожих на однотипные вагоны длиннющего товарняка из Прежней Жизни, в котором не видно ни начала, ни конца.

Да, он здесь очень давно, но не пять же месяцев?!

Мысли физически толкали его, лежать неподвижно становилось тяжелее с каждой секундой. Ему нужно что-то делать, просто двигаться. Неужели Ева уже родила? Пять месяцев?!

Иван попытался припомнить, когда начался дождь. Он что-то напутал? Это случилось, когда они с Евой приближались к Москве. Они пришли в город вместе с доджем! Или здесь, в Москве, дождь начался еще раньше? Иван не мог припомнить какие-то факты, утверждающие, что в мегаполисе дождь пошел значительно раньше, с другой стороны до рабства он провел на станции считанные дни, а внимание отвлекали иные проблемы.

В любом случае Иван с Евой здесь долгие месяцы. И если Ева еще не родила, срок приближается. Иван пытался вспомнить точный срок беременности Евы, но от переживаний и страха ничего не получалось.

– Пора будить ублюдков, – подал голос охранник, сказавший про пять месяцев. – С них достаточно.

Глухой удар и стон. Еще удар. Как обычно, их будили грубо – пинали ногами одного за другим, вырывая из сна. Иногда это происходило для охранников чисто механически – главное разбудить. Иногда они сгоняли на спящих рабах свою злость, и человек приходил в сознание с болью, словно заново рождался. Нередко охранники потешались, и это не сильно отличалось – те же пинки, только силу им придает не злоба, а радость. Иван сжался в ожидании своей «порции». Не раз он пытался расслабиться перед тем, как его «разбудят», но тщетно. Каждый раз приходилось прилагать усилие, чтобы не поднять голову и не крикнуть: ты меня уже разбудил. Не пройдет. Его вычислят. Один раз охранники еще будут в чем-то сомневаться, но в этом случае за Иваном будет особая слежка.

Позже, когда работа шла вовсю, и подошло время принять «болванку», людей уложили, и фраза того же охранника – «уложи, как шкодливых детей, накорми, сопли подотри и еще растормоши» – позволила Ивану вспомнить сон, снившийся перед пробуждением. Иван осознал, что сон снился не впервые, но каждый раз он его забывал, стоило проснуться.

Иван лежал на боку, и перед его лицом был… бассейн? Некая камера, наполненная водой? С маленьким ребенком. Свернувшийся калачиком, ребенок тыкался ножками в прозрачную преграду, – стекло или пластик? – иногда касался ее рукой. Умиротворение, покой, сонливость – вот чем веяло от этой картинки. Все происходило в полнейшем беззвучии. И длилось… вечность? Нет, конечно, но долго, очень долго. Казалось, ребенок что-то говорил Ивану, но без слов, как-то иначе, Иван его понимал, но сейчас, в своей реальности, не мог вспомнить, о чем шел этот странный, ирреальный «разговор». И он никак не нарушал умиротворения и беззвучия.

Тем неожиданней было резкое изменение. Ребенок хлопал ладошкой по тонкой, невидимой преграде – и возникающий следом звук напоминал грохот океанского прибоя, Ивана как будто подбрасывало волной, следовал удар о скалу. Иван скалу не видел, – его швыряло на нее спиной – не чувствовал самого удара.

Вместо этого он просыпался.

Его уложили лицом вниз, в плечо вошла игла, а Иван все размышлял: что означает сон, такой отчетливый, странный и повторяющийся? Ясно было одно: он просыпался именно благодаря этому воздействию во сне.