Анне послышался смутный шорох. Даже сомневаясь, что ей не померещилось, она почувствовала: что-то происходит. Грэг сидел безучастно, и она толкнула его в плечо. Он напрягся, вслушиваясь в ночь.
Послышался какой-то плеск, звук тут же растаял. Анна и Грэг застыли. Теперь сомнений не было: снаружи что-то затевается. Троица не ушла и что-то предприняла среди ночи. Анна едва сдержала крик – последнее истеричное предупреждение врагам. Не было смысла, одни минусы. Она покажет бандитам свой страх, либо спровоцирует их, если они поблизости, ничего не делают, а ей все померещилось.
Оба ждали, и когда снаружи послышалось шипение разгорающегося огня, ни Грэг, ни Анна не сразу поняли, что именно издает тихий неприятный шелест. Анна уловила запах дым, следом за этим слабый отсвет огня, и все стало ясно.
Она подалась к окну.
– Нас подожгли!
Грэг удержал ее за руку.
– Постой. Вдруг нас просто пугают? Может, огонь погаснет…
Анна сомневалась в этом, но она так не хотела выходить, лучше тянуть до последнего – в доме еще можно находиться. Некоторое время они перемещались по комнатам, вглядываясь через пробоины окон в темень, тронутую отсветами разгорающегося огня. Никого они не увидели, ни малейшего смутного движения, но сомнений не было – их подожгли. Стало жарко. Анна встретилась с Грэгом взглядом, и оба без слов поняли: нужно выходить. Пока не поздно.
Грэг забрал у нее ружье, и Анна не возражала. Ее вдруг накрыла жаркая волна страха, она даже поразилась, что еще вчера стреляла в бандитов, долгие часы держала ружье в руках и целилась в дверной проем. Казалось, это случилось не с ней, с какой-то другой женщиной, Анна лишь впечатлилась напряжением постороннего человека, как своим собственным.
Огонь лизал дверной проем, и Грэгу с Анной пришлось выскочить, чтобы избежать ожогов. Грэг замер перед крыльцом, дуло ружья моталось из стороны в сторону, его руки дрожали. Анна толкнула его вперед – ее спина и ноги не выдержали жара. Грэг прошел еще пару шагов, остановился. Ничего не происходило, никто не нападал. Мелькнуло облегчение: пожар – случайность, бандиты ушли еще вчера.
Грэг пошел к дороге, Анна за ним, облегчение превращалось из пересыхающего тоненького ручейка в набирающий обороты поток, когда ночной воздух прорезало что-то тонкое и черное, похожее на змею. Кнут обхватил ружье, вырвал его из рук Грэга и, лишь когда ружье улетело за кустарник, Грэг осознал, что безоружен. Скорость, с которой это произошло, поразила, и оба, Грэг и Анна, застыли, не в силах как-то отреагировать.
Из зарослей показался Арни. В отсветах разгорающегося пожара он напоминал киборга-убийцу из фантастического фильма-триллера, никак не живого реального человека. Его улыбка – провал черного рта – усилила впечатление. Его напарники – Борода и Лысый – появились с двух сторон, зажимая беглецов в клещи, и они гораздо больше напоминали живых людей.
Арни пошел к мужчине и женщине.
– Каково?! Даже опомниться не успели. Поэзия, не оружие!
Он наслаждался тем, как использовал кнут. Анна вцепилась Грэгу в спину. Он дрожал, но пытался побороть страх, хотя бы внешнее его проявление.
– Отпустите нас, – не выдержала Анна.
Лысый заржал. Борода плотоядно рассматривал Анну.
– Их, в самом деле, двое, – сказал он.
Арни медленно, наслаждаясь прикосновениям к коже, смотал кнут.
– Отпустить? – он, казалось, задумался. – Если вы нам поможете… тогда… Я подумаю, что можно сделать.
За их спинами трещал огонь, пожирая давно умерший дом.
Ева шла, чувствуя, как силы покидают ее. Так долго она еще не бодрствовала, и никакое стремление не могло восполнить основной физической потребности нового мира.
Прошедшая ночь далась нелегко. Она просидела полночи в доме, где спряталась от шатуна. Он долго хрипел, не желая отдать жизнь, скреб руками и ногами землю, а она ждала, уткнувшись лицом в колени, и в голове была пустота. Какое-то время она просидела после того, как шатун затих, потом вышла, стараясь не смотреть на неподвижное тело, хотя темнота все равно не позволила бы ей увидеть детали. Ева прошла не больше сотни шагов, присела на крыльце ближайшего дома. Здесь она ждала рассвет, не желая в темноте пропустить какой-то след, оставленный Иваном, либо пропустить его самого.
Когда на небе появилась светлеющая серая полоса, она почувствовала, как в животе толкается ребенок. Раньше это порождало оптимизм, ирреальную радость, раньше хотелось парить и петь, сейчас Ева заплакала, вновь ощутив в голове ту же пустоту, как в момент ожидания кончины шатуна. Выплакавшись, она двинулась вперед.
Как ни странно, страх слабел – его вытесняло, медленно и незаметно, безразличие. Ноги гудели, во рту пересохло. Усилия требовались не только для того, чтобы рассматривать дома и дорогу, но и для мысленной поддержки цели – спасти Ивана и собственную жизнь. Усталость, этот циничный кредитор, высасывала свое. Вопрос, что ей делать, когда появится угроза превратиться в шатуна, еще впечатлял, но как-то вполсилы.