Выживший. Чистилище

А затем его вернули в одиночную камеру, и он без сил повалился на жесткие дощатые нары, тут же провалившись в тяжкое забытье. Это было пограничное состояние между сном и явью, где смутные образы сменяли один другой. В какой-то момент он увидел свою мать, такую, какой запомнил во время их последней встречи. Анна Антоновна, 69-летняя сухонькая женщина, сидела у погасшей печи с вязаньем в руках. Подняла грустный взгляд на сына.

— Вот, Коленька, на зиму носочки тебе вяжу.

А носочки-то были махонькие, на мальчонку лет трех-четырех, но он почему-то не удивился. Подошел к матери, встал сзади, чуть наклонившись, и обнял ее, прижавшись к худенькому плечу щекой. Анна Антоновна погладила его пальцами по волосам, а затем вдруг схватила за вихор и закричала в ухо грубым голосом:

— Встать!

Его сбросили на цементный пол, и резкая боль в сломанной руке привела Ежова в чувство. Над ним высился здоровенный конвойный, который водил его на допросы.

— Давай-давай, ишь, разлегся, вражина!

Николай Иванович, морщась от боли, встал и двинулся на выход. Его усадили в «воронок» и привезли в здание Военной коллегии Верховного Суда СССР. В небольшой комнате заседала секретная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам под председательством Василия Ульриха. Та самая «тройка». Заплывшие жиром глазки Ульриха с ненавистью сверлили бывшего наркома, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Слушая обвинительный приговор, Николай Иванович сосредоточился на том, чтобы не упасть. Его порядком покачивало, но он не хотел казаться настолько слабым. Услышал вынесенную ему меру наказания, с облегчением вздохнул: наконец-то все закончилось. Подумал — жаль, что родных это тоже коснется и, прежде чем конвоир вытолкал его из помещения, успел бросить:

— Только мать мою не трогайте.

* * *

В рабочем кабинете Сталина на Ближней даче было тепло и уютно, и Берия чувствовал себя здесь довольно вольготно. Пусть он совсем недавно занимает пост народного комиссара внутренних дел, однако Хозяин ему благоволил, иначе не доверил бы столь высокий пост. И не доверил бы секретную информацию о путешественнике из будущего. Хотя сам Лаврентий, будучи материалистом до мозга костей, в эту историю не верил, считая ее кому-то выгодной мистификацией. Вот если бы ему удалось взглянуть на вещи этого «пришельца», а еще лучше, лично пообщаться с беглецом, которого ищут по всей Коми, тогда, может быть… Да и то вряд ли!

— О чем задумался, Лаврентий? — на грузинском спросил его Сталин.

Это было второе появление Берии на Ближней даче. В первое, когда он только что был назначен руководителем НКВД, они были не одни, и тогда, естественно, Вождь говорил на русском. Сейчас же, в отсутствие посторонних, хозяин дачи предпочел их родной язык.

— Да вот, думаю, скольких врагов народа придется выкорчевывать из ведомства.

— И сколько?

— Много, Коба, много. Вросли они в систему НКВД, крепко пустили корни.

Берия вспомнил их личное знакомство, состоявшееся летом 1931 года в Цхалтубо, куда Сталин прибыл на отдых. Лаврентий тогда развил бурную деятельность, не только направив в Цхалтубо множество сотрудников ГПУ, но и лично возглавляя охрану Вождя в течение полутора месяцев. Сталин его запомнил, после этого они встречались еще несколько раз на разного рода мероприятиях, и вот — неожиданный звонок с приглашением приехать в Москву. А прямо из аэропорта, где его встречал начальник охраны Сталина товарищ Власик, его повезли сюда, на Ближнюю дачу, в Кунцево. Только здесь Берия узнал, что теперь возглавляет наркомат внутренних дел. Он ожидал чего угодно, вплоть до ареста, но никак не того, что ему предложат кресло всесильного Николая Ежова.

— А куда переводят наркома? — глупо моргая из-за стекол пенсне, спросил он в тот раз.

На что Сталин без улыбки ответил:

— В тюрьму.

И началась у Лаврентия новая жизнь. Первым делом он приказал вынести из кабинета, ранее принадлежавшего Ежову, всю мебель, и уставил помещение по собственному вкусу. Затем принялся менять заместителей, убрав Курского, которого Ежов поставил на место Фриновского, и Заковского, чья настоящая фамилия была Штубис. Первым заместителем Лаврентий Павлович назначил своего давнего соратника по работе в Грузии Богдана Кобулова, а вторым — Всеволода Меркулова, с которым тоже довелось поработать в Грузии. Серафиму Рыжову тоже отправил в отставку, заменив ее молоденькой и смазливой секретаршей. Курский и Заковский тут же были обвинены в измене Родины, вредительстве и шпионаже, и отданы под следствие. Их ждала участь не менее печальная, чем их начальника. А вот порученца Берия оставил. Офицер был дельный, с хорошей биографией, чем-то он новому наркому приглянулся. Возможно, тем, что в его глазах не было страха, который появился у тех, кто входил в команду Ежова.

— Как твоя семья устроилась в Москве? — вывел его из размышлений голос генсека.

— Спасибо, Нина довольна, Серго тоже, уже устроили парня в школу.

— Слышал, молодцы, что в обычную школу сына отправили, — блеснул осведомленностью глава государства.