Выживший. Чистилище

Ну и несколько кусков сахара пришлись кстати. Так что через полчаса мы — десятка полтора зеков — сидели большим кружком, обжигаясь, пили по очереди жестянки ядреный чифирь, закусывали чем Бог послал, и трепались обо всем подряд. Узнав от ростовских, что с их этапом пришел и Валет, Копченый приподнял левую бровь:

— Так мы ж с ним в сызранском СИЗО чалились! И че, он уже коронованный? Ну, если завтра появится, встречу как родного.

Народ начал постепенно расползаться, готовиться ко сну.

— Мож кто в святцы желает, граждане осужденные? — поинтересовался Крест, который невесть как умудрился протащить в зону колоду карт.

— А на что?

Это очухавшийся Митяй решил проявить интерес к карточным играм. Ой, балбес… Но отговаривать его — себе дороже, блатные могут не простить.

— А че ставишь?

— Сахар есть.

— Отлично, а я кисет махры ставлю.

— Дык я ж не курю!

Вот наивный чукотский мальчик! Он еще надеется выиграть этот самый кисет! Святая простота, как говаривал кто-то из еретиков, когда старушка подкинула в его костер дровишек.

— Ниче, махра — она завсегда сгодится, обменяешь на что-нибудь, — щербато оскалился Крест.

Уверенный в итоге карточной игры, я помочился в стоявшее в тамбуре ведро, которое надлежало опорожнить все тому же Митяю либо Витьку, и залег на нары. Только накатила дремота, как был разбужен криком Митяя:

— Ты чего, Крест, шельмуешь?!

Я с трудом выбрался из забыться, повернув голову в сторону закутка, где засели картежники.

— Че ты сказал, падла? — с видом возмущенного праведника поинтересовался Крест.

— Чего… Шельмуешь ты! — немного стушевался Митяй, однако все еще не растерявший решимости вывести лихоимца на чистую воду. — Я видел, как ты туза из рукава достал.

Вот же идиот! Неужто надеялся, что с ним будут играть по-честному? Вот и не фиг теперь строит из себя правдоискателя.

Я повернулся на бок, стараясь не вслушиваться в перипетии ожидаемо возникшего спора. Ясно, что ничем хорошим для запорожца это не закончится. Переть в его положении против целой кодлы блатных — верное самоубийство.

— Братва, кто видел, что я шельмую? — донесся до меня голос Креста.

— Я не видел… Я тоже…

— Да чего ты смотришь, Крест?! — это уже вступил Копченый. — За базар отвечать надо, пусть ответит за свои слова.

— Че, фраер, народ требует, чтобы ты ответил за свой базар, — снова Крест. — Кровью ответишь или харчом?

Судя по возникшей заминке, Митяй явно стушевался.

— Не, ну че… Да вы че…

— Жало в бок хочешь?

Понятно, какой же ты блатарь без заточки. Интересно, правда, как успел ее изготовить за три дня сидения в карцере? Ложку заточил по ходу дела? Впрочем, мне-то какая разница, я вообще спать собрался.

И ведь уснул! А утром нас поднял все тот же Митяй, наш, похоже, вечный дневальный, которому лесоповал и прочие работы заменила работа в бараке. Как-никак нужно заботиться о том, чтобы у печурки всегда лежала поленница дров, которые он же и колет выданным ему тупым колуном. Чтобы в бараке всегда была чистота, а драить сучковатые полы ледяной водой — то еще удовольствие, неудивительно, что у Митяя уже через несколько дней после нашего заселения сюда руки красные и в цыпках. Чтобы бочка для воды у входа всегда была полной, а ведро под парашу — пустым. И еще нужно успеть днем вздремнуть, потому что ночью приходится следить за тем, чтобы огонь в печке не потух. Потому что у печурки в том числе стоит и наша обувь, к утру она должна высохнуть. Особенно это касается тех, кто впахивает в тайге. Летом всем будет попроще, если только доживем.

В это утро Митяй нас будил без энтузиазма. Следов членовредительства на нем заметно не было, но настроение дневального свидетельствовало о том, что ему пришлось отдать ворам то, что они хотели. Урок дурачку на будущее — не садись играть с блатарями в азартные игры, обдерут как липку.

На счастье Копченого, начальника отряда отправили в командировку в Сыктывкар, теперь его не будет насколько дней, а вместо него поутру на построение зашел молодой сержантик, который и прояснил ситуацию. Он проверил списочный состав, как будто за ночь кто-то мог сделать отсюда ноги в бескрайнюю тайгу на верную смерть, собрал «нефтяников» и потащился с ними за семь километров к разрабатываемой скважине. Воспользовавшись таким подарком, наши отрицалы и еще пара урок устроили себе выходной, я же по привычке отправился на ремонтный завод. С работавшими там людьми, в частности в столярном цеху, мне было комфортнее, чем с нашими уголовниками.

А вечером, вернувшись с завода, обнаружил в бараке откинувшихся с карцера Валета и его подельника. Блатные с ростовского этапа и нашего уже успели скорешиться, весело потягивая чифирь и треская консервы. Откуда они у них взялись — непонятно, Остальных — и меня в том числе — в свой круг не зовут, да и не очень-то хочется. Я по-прежнему стараюсь придерживаться нейтралитета, все еще веря, что такое в лагерной среде возможно.