Взаперти

– Это вы убили Доминика? – смотрел на меня рыжий мужчина лет сорока. – Это ты убил моего брата, ублюдок! – схватил он меня за ворот. – Ты? Сволочь! Говори!

– Я никого не убивал! – только успел выкрикнуть я.

– Спокойно, Эван. – Другой мужчина, постарше, проверял узлы на руках Полянского. – Мы сейчас разберёмся.

– Куда вы, сволочи, дели тело? – не унимался тот.

Его измученное страданием лицо покраснело багровой россыпью каких-то пятен. Они, волдыристые и неровные, покрывали все его щёки и подбородок. Я посмотрел на руки несчастного – они были расчёсаны в кровь. Его язык заплетался, речь невнятно пролезала сквозь зубы, будто ей не было места во рту. Скорее всего, опухло не только лицо мужчины, но и язык.

– Послушайте, мы такие же пассажиры, как и вы, – начал я. – И в нашем вагоне тоже есть трупы, и исчезнувшие люди, и те, кто, скорее всего, скоро умрёт.

Я вспомнил Хосефу. А вдруг она уже умерла…

Рыжий мужчина хотел отдышаться, но у него не получалось. Он смотрел на нас с такой злостью, что, казалось, готов был убить. Что его сдерживало? То же, что и каждого из нас, – желание докопаться до правды. Невозможно убить гонца раньше, чем тот заговорит.

– Похоже, поезд захватили террористы, – как можно спокойнее сказал я.

– Я нашёл брата в тамбуре, – продолжал Эван. – Доминик был без сознания, но дышал. Потом я пошёл за помощью, а когда вернулся, его уже не было. Только открытая дверь.

– Вы хотите сказать, его сбросили с поезда? – спросил Полянский.

– Да, я в этом уверен.

– У нас умерло двое, один исчез, – сказал Хорхе, – ещё двое нехорошо себя чувствуют.

– К вам кто-нибудь обращался по громкой связи? – спросил я. – Выдвигал какие-то требования?

– Нет, – замотал головой рыжий, – никто. Всё это время не было света, а после включения и разблокировки дверей мы решили, что они изменили тактику. Сойти с поезда никто не мог. Он не останавливался ни на секунду.

– Вы уверены? – спросил я и посмотрел на Нила.

– Конечно, уверен! Я очень чутко сплю, у меня затяжная бессонница. Могу отключаться минут на десять, но потом просыпаюсь опять.

– Посадка может занять и меньше десяти минут, – бурчал Нил Эмберг.

Я до сих пор не мог понять, как оказался среди нас этот парень, но разбираться и сдавать его не стал. Пусть уж лучше он будет рядом, здесь, на виду, чем оставлять его с женщинами и ребёнком.

– Трое из наших ушли на разведку, – продолжал Эван. – А мы остались ждать здесь.

– Я нашёл свою жену убитой, – сказал вдруг другой мужчина.

Он всё это время сидел на сиденье слева, смотрел в пол и молчал. Его глаза полны были злобы, осиротевшей, рвущейся наружу. Он вдруг скривил дрожащие губы и разрыдался в рукав.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Но я никак не могу понять, – всхлипывал он, – почему она умерла.

Ему было где-то за тридцать. Волосы, взъерошенные, стояли колом, он то запускал в них дрожащие руки, то высвобождал их опять.

– Не понимаю, почему она умерла, не понимаю, – заикался он.

– Потому что её убили? – спросил Хорхе, решив, что парень совсем пал рассудком.

– Выстрелом в ногу? – вылупился тот на него отёкшими от слёз глазами. – Так можно убить? Даже кость не была задета, и крови не было, почти, просто сквозное ранение. От такого не умирают!

– Успокойся, Хейн, – сказал самый взрослый мужчина и похлопал его по плечу, – мы понимаем, как тебе плохо…

– Это не плохо! – завопил Хейн. – Это не плохо! – схватился он за голову. – Я просто хочу понять, я хочу понять, как, чёрт возьми, можно умереть от пулевого ранения в ногу!

– Я прошу прощения, – влез Полянский, – но этого не может быть. Я имею в виду, умереть от пулевого ранения в ногу невозможно.

– Вы хотите сказать, – вылупился на него несчастный, – вы хотите сказать, я вру?

– Я хочу сказать, что вы недостаточно хорошо осмотрели тело своей жены. Может быть, она была ранена в сердце, или в печень, в таких случаях крови почти не бывает, а ранение под одеждой не сразу можно заметить.

Полянский чуть привёл всех в себя своим хладнокровным тоном, и только теперь я понял, что хладнокровие может спасти, как напор ледяного душа по разгорячённым телам.

Мужчина со стоячими, как кол, волосами смотрел на доктора, как на красную тряпку, и единственное, что его сдерживало, это отсутствие каких-либо сил. Да, он был обессилен, как и каждый из нас.

– Вы думаете, – вдохнул он поглубже, разжимая покрасневшие кулаки, – вы полагаете, я не осмотрел тело своей жены?! Вы думаете, я не пытался? – Хейн вдруг стал задыхаться, воздуха ему не хватало, глаза покрылись сеткой из лопнувших кровеносных сосудов, он схватился за горло и начал жадно дышать.

– Что с ним? – спохватился Полянский.

– Он постоянно так дышит, – сказал нам Эван. – Уже который раз чуть не умирает. Мы сначала засуетились, но на раз пятый или шестой вроде как стали привыкать. Дыши, парень, дыши…

– У вас астма? – переспросил Полянский.

Несчастный мужчина только замотал головой.

– Значит, паническое, – заключил доктор.