Взбаламученное море

Бакланов поспешил уйти и уехать.

18.

Добрый помещик.

В одно из ближайших утр Бакланов лежал в своем кабинете с камином, с картинами, с мебелью (все это было перевезено из городского дома покойного отца). Перед ним стоял приказчик, тот самый молодой лакей, живший когда-то с ним в Москве, а теперь растолстевший и раздобревший до довольно почтенной и солидной фигуры. Впрочем, лицо его было печально и как бы вырожало, что звезда его счастья закатывается.

- Что, скажи, любят меня крестьяне? - спрашивал Бакланов.

- Любят-с! - отвечал приказчик.

- Пожалуй, и на волю бы не пожелали?

- Да известно, что есть дураки, - гайгайкают, радуются тому; а который мужик поумней, так понимает тоже...

- Ну что, скажи, пожалуйста, мир этот ихний?

- Что мир! Не дает тоже спуску никому: теперь уж какой бедный, али промотавшийся недоимщик не надейся, сбор был, не было денег, так последнюю овцу со двора стащили да продали.

- А много уж этих поборов-то было?

- Да году еще нет, а уж рубля по три сошло с души... вскочил тоже им эта забавка-то в копеечку, одному старшине жалованья 200 рублей серебром, он и сам-то весь того стоит.

- Отчего же не стоит?

- Да оттого, что-с, где вот тоже эта ссора или неудовольствие промеж помещиком и мужиками, приедет тоже, разговаривает, рассуждает, а толку ничего из того нет.

- Это так сначала, а после обойдется.

- Нет-с, николи это не обойдется... У нашего вон тоже Кирила сына-то выбрали в старосты, как батька кучился, ояенно-с!.. "Что-что, говорит, пятьдесят рублей серебром жалованья положили, мы через это самое мастерство ваше колесное запускаем, - подороже, поближе сердцу-то нашему всякой должности".

- Неужели же они не понимают, что это для общей пользы?

- Что ему общая польза-то? Мужик, осмелюсь, сударь, доложить вам, умен на своем только деле, а что про постороннее судить али разговаривать, он ничего того не может.

- Пожалуй, старшины эти потом и взяточки начнут побирать?

- Непременно-с! Посредников-то еще теперь маненько побаиваются.

- Ну, а посредники люди все хорошие?

- Молодые все больше господа... Небольшого рассудка, и на речех не так, чтобы складные... Кто-ж, помилуйте, разве хороший господин, настоящий, служащий, пойдет в эту должность, на экие неудовольствия. Так сунулись, кому в другом месте негде уж приткнуться было.

- Это пустяки, я сам знаю, сколько отличных людей тут.

- Попервоначалу так-с! А что после - все вышли, потому самому: видят, что никакого ладу нет ни с мужиками ни с барами. Пустое это дело, барин, ей-Богу, так, - заключил прикзчик.

- Ну, скажи, пожалуйста, дворовые у меня не желают ли взять надел земли?

Приказчик даже вспыхнул от радости.

- Как не желать-с, помилуйте, с великим удовольствием, отвечал он: - крестьянам теперь экие милости оказаны, а нам дворовым... два года эти пройдут, хоть топись совсем... у другого семейство большое, сам дела настоящего делать никакого не может, другой - старик тоже старый, ветхий.

- Детки прокормят!

- Гм, детки! Нечего нынче, батюшка, никому на деток надеяться... Мы вот тоже, Александр Николаевич, вместе с вами росли и родителей имели, жалели их тоже маненечко, а нынешние молодые ребята никакого чувства к старикам не имеют... Али опять теперича к женам, к хозяйкам: что есть, что нет ее, все ему единственно!

- Ах, кстати, к женам! - произнес Бакланов: - где, скажи, пожалуйста, Марья?

- Да здесь у нас, в нашу же вотчину вышла-с. Славная женщина из нее вывалялась, умная такая, расторопная.

- И хорошо живет с мужем?

- Да ничего особливого не видать... Все ведь они одинаково живут... В Питере муж-то... Не часто тоже сходить!

- Знаешь что, я желал бы, во-первых, потолковать с мужиками об уставных грамотах и наконец поблагодарить за любовь ко мне.

Приказчик смотрел на барина.

- Вели приготовить им сегодня ужин: вина там ведра три купить, пива. Пусть придут с поля часов этак в восемь, попьют, поедят... Я потолкую в это время с стариками и вообще отпраздную с ними нашу общую радость.

- Слушаю-с, - отвечал управляющий, решительно недоумевая, к чему все это господин хочет делать.

- Ну, и женщины чтобы пришли, и Марья также, попели бы, поплясали бы! - заключил Бакланов.

- Да это сколько угодно, удовольствие вам сделают, - отвечал приказчик.

Оставшись один, Бакланов был очень доволен своим прежним крепостным "неуправлением".

19.

Братский праздник с народом.

Из лугов, где сгребали сено, вотчина шла в усадьбу - мужики в красных ситцевых рубахах, женщины тоже в ситцевых сарафанах и в чистых белых рубашках, все с граблями и с вилами на плечах, все, по большей части, красивые и молодые.

Бакланов стоял на балконе и прислушивался. Толпа пела песню, и чем ближе подходила, тем голоса становились слышнее. Бакланов заметил впереди идущую фигуру в белой рубахе, синих штанах, которая разводила руками и помахивала платком. Это был гайдук Петруша, совсем седой, как лунь, но еще бодрый...

Голоса совсем уж стали слышны; Бакланов стал наконец различать слова:

"С поля, с поля едет барин", - пели мужики и бабы.

"Две собачки впереди!" - слышался, по преимуществу, дребезжащий голос Петруши.