Тем не менее приняли его хорошо. Усадили за стол, в спешке — буквально на бегу — накрытый Викторией, и забросали вполне очевидными вопросами. От объяснения обстоятельств своего исчезновения Вадим уклониться не мог, поэтому вынужден был бессовестно врать, но другого выхода, если подумать, у него просто не было. Ну не в молчанку же играть, в самом-то деле? Однако и правды сказать он не мог. Пришлось сочинить историю о том, как, выпив на радостях от известия, что его работа высоко оценена научной общественностью, Реутов утопил машину в реке, чудом оставшись при этом в живых и добравшись до одного своего знакомого — ночью, мокрый до нитки и страшно расстроенный, — напился уже с горя. Причем — ну врать, так по крупному — выпивка незаметно перешла в трехдневный запой, и теперь у него серьезные неприятности, как с полицией, так и с руководством университета.
— Э… — Это было единственное, что смог выдавить из себя Комаровский, выслушав «печальную повесть» Реутова, а Вика при этом посмотрела на своего мужа с таким выражением, как если бы говорила ему сейчас что-нибудь вроде той сентенции из старого анекдота, «Не выйди я за тебя замуж тогда, сейчас эту историю рассказывал бы ты». А посему, чувство вины, испытываемое Алексеем Комаровским достигло такого градуса, что, когда, оставшись наедине, Вадим попросил его об одолжении, означавшем на самом деле служебное преступление, Комаровский отказать ему уже не мог.
— Ладно, — сказал он, обдумав просьбу Реутова. — Хорошо. Но ты, Вадик, надеюсь, понимаешь, на что я иду? Только для тебя и только из моих рук. Согласен? И, разумеется, без распубликования.
— Согласен, — сразу же согласился Вадим. — Когда, где?
— Завтра, — снова с минуту помолчав, ответил Комаровский. — В Архиве, в моем кабинете.
— Идет, — Реутов боялся поверить в такую удачу. В самом деле, не прошло еще и двух часов, как он узнал о существовании секретной части доклада Ширван-Заде, а доклад этот уже, считай, в его руках. — В котором часу?
— В обед, — предложил Алексей.
— А когда у тебя обед? — уточнил Реутов, всю жизнь проживший без точного расписания.
— В час дня.
— А как я попаду в здание? Меня ведь, вероятно, просто так внутрь не пропустят?
— Позвонишь с проходной, — объяснил Комаровский. — 22–43, и я выйду. Я тебя сам проведу. Не нужно, чтобы охрана записывала твои данные.
— Спасибо, Алеша, — едва не «прослезившись», сказал Реутов, вставая из-за стола. — У меня сейчас, сам понимаешь, очень непростое время, так хоть в работе что-то сдвинется. Может быть.
От Комаровского он вышел в двенадцатом часу, а к сто семнадцатому дому на Заневской перспективе подъехал в начале первого. Как назло поставить машину прямо около дома оказалось невозможно и парковаться пришлось на боковой улице. Но нет худа без добра, как говорили русские люди еще тогда, когда до изобретения самодвижущихся повозок было далеко, как…
«До луны… раком…»
Хотя, по идее, визит к Алеше Комаровскому следовало считать более чем удачным, настроение у Вадима испортилось настолько, что даже получасовая поездка по ночному городу исправить ситуацию не смогла. Всегда тягостно говорить с людьми, которые ощущают себя перед тобой виноватыми, даже если сам ты их ни в чем не винишь. Но еще пакостнее на душе у Реутова сделалось оттого, что он эту человеческую слабость только что использовал в самой что ни на есть извращенной форме. И никакие утешения не помогали, потому что и невооруженным глазом видно — и Алеша, и Вика, как были славными людьми, так ими и остались. Любили его по-своему, помнили давнюю уже дружбу и даже через двадцать пять лет не забывали, что счастье их построено на «несчастье» другого, пусть даже этот другой несчастливым себя давным-давно не считал. А его нынешние обстоятельства, были его и только его личным делом и не давали никакого права совершать аморальные поступки. Возможно, и даже скорее всего, приди он к ним с Полиной и объясни, что нет между ними — во всяком случае, давно уже нет — никакого «конфликта интересов», Комаровский помог бы ему точно так же, как взялся помогать теперь. Но сделанного не воротишь. Это была еще одна житейская мудрость, пришедшая в голову Реутова, пока он плелся от машины к дому номер сто семнадцать.
«Ну ничего, — решил Вадим, поворачивая за угол. — Даст бог, разберемся с супостатом, и я к ним с повинной приду. Повинюсь и…»
И в этот момент Реутов думать о всяких глупостях перестал, потому что осознал наконец то, что увидел, вывернув с боковой улицы на Заневскую перспективу. У сто семнадцатого дома, въехав колесами прямо на тротуар, потому что все парковочные места были заняты, стояла полицейская машина с выключенными мигалками, и у той самой парадной, в которую ему предстояло войти, паслись двое в форменных плащах с капюшонами. Конечно, это могло быть простым совпадением, а пуганая ворона, как говорится, и куста боится. Однако с некоторых пор Реутов весьма подозрительно относился к таким вот совпадениям, потому что ни разу еще за последнюю неделю подобные «случайности» таковыми, на самом деле, не оказывались.