– Нам нельзя-с, мы дворцовые! – важно ответил ему Иван и взмахнул кнутом.
– Ну что же, до скорой встречи, – начал было прощаться Алеша.
– Ваше императорское высочество, – вдруг серьезным и даже строгим тоном обратился к нему старший офицер «Боярина», – позвольте задать вам один вопрос, на первый взгляд личного характера.
– Что случилось, Владимир Иванович? – удивился тот. – Впрочем, извольте.
– Как давно вы знаете эту девушку?
– Какую еще девушку?
– Кейко!
– Кейко? Странный вопрос.
– И тем не менее.
– С момента приезда в Артур. Мой камер-лакей снял мне дом, в котором она была прислугой у местного китайского купца. Тот покинул город по своим делам, а китаянка осталась… а в чем дело?
– В том, что она не китаянка.
– А кто?
– Японка.
– Господь с вами, вы уверены?
– Более чем. Разумеется, на Востоке множество народностей, которые только для нас, европейцев, на одно лицо, но ваша Кейко совершенно определенно японка. Я достаточно долго жил в этих краях и в Японии в частности, чтобы суметь отличить. Кстати, и имя у нее тоже японское.
– Не может быть, – помотал головой Алеша, как будто пытаясь отогнать наваждение, – этого просто не может быть! Вы ошибаетесь!
– Возможно, но все же постарайтесь не брать домой важных документов и не говорить при ней о делах.
– Благодарю за совет, – холодно ответил ему великий князь и, резко развернувшись, ушел.
Семенов с явным сожалением смотрел ему вслед, но останавливать не стал. Алеша же решительно шагал к своему катеру и вдруг остановился, как громом пораженный. Зажмурив на секунду до боли глаза, он явственно увидел, как японские корабли идут по свободному от мин фарватеру. Как-то ведь они узнали об этом? Но как? И тут тренированная с детства память послушно выдала ему картинку из прошлого. Они возвращаются на поезде из Дальнего. Вершинин с Микеладзе играют в карты, а он… а он наносит на сделанной на папиросной бумаге схеме прохода последние ориентиры. А потом прячет их в портфель и идет домой. Домой. К Кейко. Еще раз решительно развернувшись, он, не видя дороги, пошагал прочь.
– Ваше высокоблагородие, вы куда? – попытался окликнуть его матрос.
– Оставь их, дело господское, – лениво протянул сидящий рядом его товарищ.
Ротмистр князь Микеладзе с нескрываемым сочувствием смотрел на потерянное лицо великого князя, сбивчиво рассказывающего ему о своих подозрениях. Молодой человек был ему симпатичен своей доброжелательностью и полным отсутствием чванства, свойственного некоторым представителям офицерства по отношению к жандармам. При этом дело, с которым к нему тот пришел, могло оказаться очень серьезным. Настолько серьезным, что могло запросто погубить и самого Алешу, и, что гораздо более вероятно, его – Микеладзе.
– Алексей Михайлович, – мягко сказал он ему, – все, что вы мне рассказали, очень интересно. Скажу прямо, есть большая вероятность того, что вы правы в ваших подозрениях, однако вполне может статься, что вы ошибаетесь.
– Не надо меня щадить, – сбивчиво пробормотал Алеша, – если все это правда, то я готов…
– А если нет? – вкрадчиво спросил жандарм. – Вот представьте, что Семенов ошибся. Или даже прав, но девушка не шпионка. Ну, мало ли! А мы ее потащим к нам, будем допрашивать… Кстати, вы знаете, как проходят допросы? Вот и хорошо, что не знаете!
– Но надо же что-то делать! Как-то проверить…
– Алексей Михайлович, дорогой! Конечно, проверим, причем очень аккуратно, так чтобы не только комар, даже блоха ничего не наточила! Кстати, помните наш разговор?
– Который?
– Ну, когда мы только познакомились, здесь на вокзале?
– Да, кажется,… а о чем он был?
– О женских ногах.
– О ногах?
– Да, дорогой. И не надо так краснеть! Просто вспомните, мы говорили, что китаянки ноги бинтуют, и вы сказали, что у вашей служанки ножки чрезвычайно маленькие. Так?
– Да, именно так, но что это нам дает?
– Вах! Японки ноги не бинтуют! Я точно знаю.
– Вы думаете, это может быть…
– Ладно, тут у меня в камере рыбак третий день сидит, и его матушка столько же под воротами…
– О чем вы?
– Да ни о чем, так, мысли вслух, – поморщился князь и тут же гаркнул находящемуся за дверью унтеру: – Федченко! Ну-ка приволоки с улицы эту старую каргу, у нее точно ноги перевязаны.
Через минуту дюжий жандарм затащил в кабинет маленькую сухую старушку, едва ковыляющую на своих копытцах. Рывком усадив ее на лавку, унтер схватил за ногу и показал оцепеневшему от ужаса Алеше страшный результат изуверского обычая: изуродованную ступню, примотанную к пятке.
– Понятно, не такая у нашей Кейко ножка, – нахмурился Микеладзе. – Эй, Федченко, гони эту старую грымзу!
– Господи, какой ужас, – передернуло великого князя.
– Ничего особенного, – пожал плечами жандарм, – кстати, это тоже ничего не доказывает. Она может быть кореянкой, маньчжуркой, дунганкой и еще бог знает кем.
– Я никогда не смогу смотреть ей теперь в глаза, – страдальчески проронил Алеша.
– И не надо! У вас что, на броненосце дел мало? Вот и занимайтесь ими, пока мы все не проверим. А вот когда проверим, тогда и решим, как быть дальше.
– А что тут решать, если она шпионка, то, насколько я знаю, у вас разговор короткий…