Взлет и падение «Советского писателя»

Если вся дача дышала сдержанным шиком, достатком, тонким вкусом, то кабинет Павла Григорьевича с ней явно контрастировал. У окна стоял стол, сделанный Владимиром Михайловичем из струганных, но не самым лучшим способом пригнанных досок. Доски опирались на простые козлы. Поскольку тумбы с ящиками у стола отсутствовали, их роль выполнял небольшой прибалтийский комодик. На нем стояла часть книг. Остальные хранились на многочисленных полках, также дела рук Владимира Михайловича. Скромный интерьер дополнялся небольшим топчанчиком, покрытым армянским суконным ковром. Зато все стены были украшены рисунками самого Павла Григорьевича, его дочки Наташи, Ореста Верейского, Владимира Масса, который изобразил любимого поэта Антокольского — Александра Блока. Оставшиеся места на стенах занимали фотографии, очень много фотографий. Лестница уходила вниз прямо в люк в полу, огражденный небольшими перильцами. На стенке лестницы висели гравюры Поля Гюстава Доре к «Дон Кихоту». Внизу лестница упиралась в окошко, которое было украшено цветными стеклянными статуэтками. Здесь лестница поворачивала и спускалась на пол первого этажа. Под окошком размещалась батарея, у которой как раз на повороте лестницы в холодное время года спал Боцман — лохматая дворняжка терьеристого типа.

На даче всегда были гости. Они могли появиться в любое время дня и ночи. Павел Григорьевич мог уехать в Дом литераторов, а вернуться оттуда с подвыпившей, но голодной компанией. Это накладывало своеобразный отпечаток на весь уклад дачной жизни. Дом и его обитатели жили в состоянии постоянной боевой готовности. У Варвары даже не было ночной рубашки. Днем она ходила в дневном платье, а ночью — в ночном платье, чтобы в нем можно было встать с постели и немедленно начать накрывать на стол. В кладовке хранились различные соленья, приправы, варенье, джемы. Было чудовищное количество посуды для хранения припасов: горшочки, бадейки, глиняные крынки. В холодильнике обитали продукты, которые после минимальной готовки можно было подать на стол. Варвара могла ночью накормить и напоить любое количество гостей. При этом временами закатывались настоящие пиршества с перепелками, запеченными окороками, жареными гусями.

Поскольку гуляли, как правило, до позднего времени, наутро вставали поздно. На завтрак обязательно была горячая еда: сырники, оладьи, запеканки, каши, сыр, варенье, сметана. Завтрак был обильным, но без изысков типа икры и копченой рыбы. Готовился завтрак в основном для Павла Григорьевича, Зоя ела очень мало, тем более на завтрак.

Работал Антокольский регулярно вне зависимости ни от каких обстоятельств. После завтрака поднимался в кабинет и там писал простой ручкой, на машинке не печатал. Он не ждал никакого вдохновения и презирал тех, кто не может работать каждодневно, регулярно и помногу. У него внутри творческая энергия клокотала в любое время. В доме могли находиться гости, внизу они веселились, даже шумели, это никогда Павлу Григорьевичу не мешало. Когда он считал, что свое задание на сегодня выполнил, он спускался к гостям, садился за стол и начинал искренне веселиться, брал бразды застолья в свои руки, наливал гостям, произносил затейливые тосты. Если среди гостей были люди, способные ответить остроумным тостом, то разворачивалось настоящее словесное сражение.

Варя гостей Павла Григорьевича не одобряла. В середине 1950-х тот привозил на дачу или приводил к себе в дом лохматых небритых типов уголовного вида, от которых буквально пахло тюрьмой. Это возвращались освобождавшиеся после сталинской смерти из тюрем и лагерей писатели и поэты. Варя их называла почему-то «сработанными». Когда в доме было много гостей, Варваре было особенно трудно. Всю хозяйскую обувь она половинила и прятала по одному ботинку каждой пары, чтобы гости не могли уйти в хозяйской обуви. Хозяйские пальто и шубы она тащила к себе на топчан, закрывала пледом и ложилась на это добро все с той же целью. Переубедить ее было невозможно.

Когда Варю забрали в московскую квартиру, на даче поселилась новая домработница Дуся. К счастью, Дуся с Варей практически не пересекались, но если это все же происходило в Москве или в Красной Пахре, высекались искры. Доблестные работницы домашнего труда ругались вусмерть, а когда все слова и аргументы иссякали, поворачивались друг к другу спиной, задирали юбки и сгибали свои тела буквой «Г».