В студенческие годы будущий министр был близок к народникам, ходил в красной рубахе и с сучковатой дубинкой[608]
. Его карьерный взлёт начался в 1880 году — с расследования покушения на Александра II, устроенного С. Халтуриным. Принимая доклад молодого прокурорского чиновника, император был поражён тому, как тот в течение часа со всеми подробностями излагал обстоятельства дела, не вынимая бумаг из портфеля[609]. После чего Александр II рекомендовал способного служащего своему фавориту, министру внутренних дел М.Т. Лорис-Меликову, вокруг которого группировались либералы той поры. Так 33-летний Плеве был утверждён начальником только что образованного департамента полиции, куда он начал привлекать молодые юридические силыВ 1885 году Плеве получает пост товарища министра внутренних дел. Его положение в ведомстве достаточно определённо — «рабочая лошадь» при министре Д.А. Толстом, а затем при И.Н. Дурново. Оба этих деятеля не имели привычки погружаться в практические дела. Именно Плеве довелось заниматься фабричным законодательством, инициированным министром финансов Бунге. Вокруг его введения разгорелась серьёзная борьба: противников этого новшества возглавлял известный издатель М.Н. Катков, тесно сотрудничавший с Толстым, чей сын был женат на дочери московского публициста[612]
. Положение Плеве, сочувствовавшего начинаниям Бунге, было не из лёгких. Спустя годы он вспоминал, с каким трудом принимались так необходимые законы. Упоминал о позиции купеческой буржуазии, в штыки встречавшей 10-11-часовой рабочий день, запрещение ночного труда, добровольность сверхурочных[613]. Примечательно, что Плеве становится, по сути, представителем МВД в Госсовете — прибежище сановников эпохи Александра II. Очевидно, людям типа Толстого или Дурново было крайне сложно находить с ними общий язык, потому эту функцию брал на себя их заместитель. Как зафиксировал в своём дневнике госсекретарь А.А Половцов, на заседаниях тот постоянно выступал в роли «адвоката» МВД[614]. О том, что именно на товарища министра ложился основной груз ведомственных забот, свидетельствовал и американский посланник Уайт. Он убедился в этом при совместном просмотре уставов страховых обществ: дальновидность и острота ума Вячеслава Константиновича производили весьма выгодное впечатление, равно как и его предупредительность[615]. Интересно, что когда Уайт писал эти строки (через несколько лет после гибели Плеве), то уже вовсю господствовал образ «махрового реакционера» и бывшему американскому посланнику оставалось искренне недоумевать, как тот мог превратиться в такового[616].