Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Малоизвестным остаётся и такой факт: именно Плеве стоял у истоков курса на признание старообрядчества. В конце XIX — начале XX века староверие вновь попадает под репрессии, инициированные обер-прокурором синода К.П. Победоносцевым и московским генерал-губернатором вел. кн. Сергеем Александровичем. В феврале 1900 года они собрали специальное совещание, где указывали на возрастающую раскольничью опасность, даже предрекали появление на Рогожском кладбище своего патриарха, что чревато для господствующей церкви невиданными раздорами, последствия которых трудно спрогнозировать[658]. Совещание потребовало от старообрядцев прекратить запрещённые законом служения и действия, дозволенные лишь иерархам РПЦ[659]. Те, кто отказывался дать требуемые властями обязательства, подвергались высылке. Победоносцев активно настраивал и нового министра против староверия, не уставал разъяснять его антигосударственную сущность[660]

. Однако Плеве поступил иначе: в феврале 1903 года он принимает делегацию староверов, характеризуя их «самыми коренными и религиозными людьми», даёт обещание прекратить притеснения, легализует старообрядческие съезды (приводившие в бешенство Победоносцева), которые с 1903 года стали открыто проводиться в Москве[661]. МВД готовит материалы для признания староверия, которые затем и легли в основу знаменитых законодательных актов 1905–1906 годов о религиозной веротерпимости[662].

На такую же политику был настроен Плеве и в еврейском вопросе. Его недруги презентовали устойчивый образ антисемита, вдохновителя еврейских погромов, прокатившихся по стране. Министра стремились так или иначе связать с различными черносотенными элементами, не останавливаясь перед изготовлением откровенных фальшивок. К примеру, в ход пустили его подложные письма бессарабскому губернатору с одобрением известного Кишинёвского погрома 1903 года[663]

. На самом деле Плеве старался урегулировать положение евреев в империи или, во всяком случае, двигаться в этом направлении[664]. На встрече с Т. Герцелем летом 1903 года он делился воспоминаниями о варшавском детстве и юности, когда тесно общался и даже дружил с еврейскими сверстниками[665]. И это не было дежурным реверансом. Будучи товарищем министра внутренних дел, Плеве совершенно спокойно протежировал крещёным евреям, чьи профессиональные качества не вызывали у него сомнения[666]

. Согласимся, это не очень вписывается в антисемитский образ, навязанный либеральной публицистикой. В начале 1904 года Плеве представил в правительство соображения по поводу того, что «возрастающие затруднения в практическом применении законоположений о евреях и изменившиеся условия жизни указали на настоятельную и неотложную необходимость пересмотра действующего о евреях законодательства». С этой целью при МВД было образовано совещание, возглавленное кн. И. М. Оболенским, близкого к министру человека. Результаты не заставили себя ждать: в этом же году евреи получили право на жительство в 50-вёрстной полосе вдоль западной границы, им было разрешено селиться в сельских местностях черты оседлости, а евреи, имеющие звание мануфактур-советника, могли проживать повсеместно[667]. Современники отзывались об этих мерах как о первых после 25-летнего перерыва облегчительных узаконениях[668].

Начинания МВД были действительно многообразны и направлялись опытной рукой министра, который «успел поразить всех своей чрезвычайной энергией[669]

. Даже не принадлежавшие к чиновничьей среде люди разделяли мнение об «изумительной трудоспособности Плеве»[670]. Его качества хорошо дополняет и такая оценка: «несмотря на свою прямолинейную суровость, он умел выслушивать правду, которую ему говорили в глаза; выше всего он ставил полную откровенность и всегда был за неё благодарен»[671]. В июле 1904 года министр пал от руки террориста, а буквально накануне была утверждена предложенная им отмена смертной казни за политические убийства. По иронии судьбы именно его убийца эсер Сазонов благодаря законопроекту своей жертвы избежал казни[672].