— Я защищался. Я вовсе не хотел с ним ничего… да бллин, черт возьми! Это я должен оправдываться?! Бэл, что ты натворил? Ты же надругался надо мной! Я с грехом пополам принял факт твоего заражения тьмой и сумасшедший болезненный метод исцеления. Но этот садизм?! Что значит, ты «струсил»? Ты что, привык пользоваться во всех критических ситуациях командиром, который в силу своего безбрежного могущества и фиг знает откуда взявшейся благосклонности прикроет твой зад?! Господи, разве это возможно?! Ты же «дикая кошка»! Ты был образцом для меня, эталонным мужчиной! И кто ты на самом деле? Бэл… ты отсиживался в изоляторе, в тепле и спокойствии, пока демон, всамделишный демон из самого настоящего ада, спасал твою трусливую рожу, подставлялся в твоей личине под удар. Рассказывал самое сокровенное. Он, не ты!!! Раскрывал душу! Он слушал мой треп, принимал мои извинения и мое очередное стеснительное признание, мою любовь, в конце концов. Лежал на мне на пляже, а я, дурак такой набитый, млел от его ласк, и, клянусь, он был нежным и предупредительным, не таким, как в моих кошмарах. Но знаешь, что самое гадкое и постыдное? Он, не дрогнув, описывал, как складывались твои взаимоотношения с ним, рассказал от твоего лица о себе! О том, как ты отнимал его у другого, намного более достойного, но спасибо, что у тебя хватило совести отказаться от D.! Черт, да я просто надеюсь! — что эта часть повествования была правдивой. Я уже ничему не верю. Нет, не трогай меня, Бэл, ты отвратителен.
— Прости! Прости, прости! — он попытался взять меня за подбородок, но я не желал на него смотреть. Хватит уже пялиться на лжеца, симпатичного, но не более. — Я попросил его о постыдной услуге, потому что сдох бы на месте, там, на этом уродском пляже, если бы ты сказал мне «ненавижу». Я не могу тебя потерять из-за ошибок прошлого, неужели ты не понимаешь? Это убило бы меня! А его не убило бы. Ему все равно. И он бессмертен. Стюарт, пожалуйста…
— Мне не послышалось? Теперь ты меня просишь? Изволь, — я встал рывком и двинулся в ванную. Ноги все еще подкашиваются, переставляясь с трудом, но мне окончательно плевать, пусть хоть сломаются. Перед тем как закрыться, я выплюнул Бэлу в умоляющее лицо: — Ненавижу. Умри.
Ночь прошла ужасно. Откиснув в ванне за два или три часа и вдоволь нарыдавшись, я разложил себе диван и плюхнулся спать не раздеваясь. Бальтазар, по идее, был в своей спальне. Не возникло желания проверять. Он меня не тревожил, и слава Богу. Нет, не слава. Проклятье. Ну почему все так получилось? Так грустно и нелепо. Идиотское трусливое предательство на самом последнем метре дистанции. Когда финальная карта, положенная сверху, рассыпала карточный домик. Этот сраный домик строился в моей груди. Как же все болит на стройплощадке, о боги. Не хочется ни жить, ни вспоминать, а умирать слишком просто. Хоть бы меня сном сморило, ну хоть на полчасика. Светает уже. И день не принесет никакого облегчения.
Я так и не уснул. Вареный и разбитый, я поплелся во все ту же ванную, как-то приводить себя в порядок, причесываться и замазывать круги под глазами. Шарахнулся от Бэла, прокравшись на балкон за бутылью питьевой воды: оказывается, он провел ночь там, а не в постели. Выкурил блок сигарет. Ну, может, и больше… пол был густо усеян окурками. Наверное, он тоже не сомкнул глаз. Хотя меня не должно это волновать.
Я сварил крепчайший кофе, выпил его, морщась и опасаясь, что все полезет обратно, собрался, надев не форму, а обычный костюм с галстуком. Несмотря на адски раскалывающуюся башку, я помню вводную лекцию, где было сказано, что на посвящении мне вручат новую форму.
Ровно в девять утра под особняком остановился черный фургон с наглухо затонированными стеклами, я сел в него через задние двери, и автомобиль тут же тронулся. Я уехал неизвестно куда.
В салоне имелось три ряда пустых сидений, разделенных проходом. Еще одного пассажира я заметил далеко не сразу. Он прекрасно сливался в полутьме с черным кожаным салоном в своем одеянии, похожем на монашеское, и в капюшоне, низко надвинутым на лицо. Я не осмелился подсесть к нему поближе и завязать разговор. Почувствовал необъяснимый страх, ну и пятая точка подсказала, что он предпочитает путешествовать в тишине.
Мы прибыли довольно быстро, последние десять минут ехали в гору. Человек в капюшоне пропустил меня вперед по вполне понятным соображениям своей конспирации. Я не то чтобы теряюсь в догадках, кто он, скорее, взвешиваю — человек ли…
До этого я видел обсерватории исключительно на картинках в Интернете и в школьном учебнике астрономии. Когда мы поднялись в центральный зал с вращающимся куполом, я оробел. Там был Хэлл, как всегда деловитый и казавшийся еще более миниатюрным в халате с длинными рукавами не по размеру. Инженер стоял на лесенке перед телескопом и не обращал никакого внимания на выстроившихся за его спиной людей.