«Я слышу, как бизнесмены красноречиво рассуждают о «социальной ответственности бизнеса в системе свободного предпринимательства», – писал Фридман. – Предприниматели считают, что они защищают свободное предпринимательство, когда заявляют, что бизнес связан не «просто» с прибылью, а также содействует достижению желаемых «социальных» целей; что бизнес обладает «социальной ответственностью» и серьезно относится к своим обязательствам по обеспечению занятости, ликвидации дискриминации, предотвращению загрязнения и тому подобным громким словам из лексикона современных реформаторов. На самом деле эти высказывания являются, или являлись бы, если б кто-то воспринимал их всерьез, проповедью чистого и неподдельного социализма».
Фридман хотел как лучше. Его обеспокоенность была вызвана тем, что, руководствуясь социальными приоритетами, бизнес-лидеры принимали такие решения от имени своих акционеров, с которыми отдельные акционеры, возможно, не согласились бы. Он думал, что намного лучше распределить прибыль между акционерами и позволить им самим решать, выделять ли средства на благотворительность. Но семя было посажено и стало превращаться в ядовитый сорняк.
Следующим шагом стала влиятельная статья, опубликованная в 1976 году в научном журнале Journal of Financial Economics экономистами Майклом Дженсеном и Уильямом Меклингом, «Теория фирмы: управленческое поведение, агентские издержки и структура собственности» (журнал «Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия. Менеджмент», 2004 г., –
Дженсен и Меклинг тоже хотели как лучше. К сожалению, впоследствии их работа была воспринята как указание, что наилучшим способом согласования интересов руководства компании и ее акционеров является обеспечение того, чтобы основная часть вознаграждения управляющих осуществлялась в форме передачи им акций компании. Это сделало бы основными задачами руководства увеличение стоимости акций, увязало их интересы с интересами акционеров и определило приоритетность этих интересов над всеми остальными.
Вскоре евангелие максимизации акционерной стоимости преподавалось в бизнес-школах и закреплялось в корпоративном управлении. В 1981 году Джек Уэлч, занимавший тогда пост генерального директора General Electric, крупнейшей в то время промышленной компании в мире, заявил в своем выступлении под названием «Быстрый рост в условиях медленной экономики», что General Electric больше не потерпит низкомаржинальные подразделения или подразделения с низким уровнем роста. Любой бизнес, принадлежащий General Electric, который не был первым или вторым на своем рынке и не рос быстрее, чем рынок в целом, подлежит продаже или закрытию. Не важно, предоставило ли подразделение социально-полезные рабочие места или полезные услуги для потребителей – это не являлось основанием для продолжения его работы. Имели значение только вклад в рост и прибыль корпорации General Electric и, соответственно, стоимость ее акций.
Это был наш момент «Скайнет». Машина начала захватывать власть. Да, рынки стали гибридом человеческого и машинного интеллекта. Да, скорость торговли увеличилась, так что трейдер-человек, не связанный с этой машиной, стал добычей, а не хищником. Да, рынок наполнялся сложными производными финансовыми инструментами, которые ни один человек не может по-настоящему понять. Но ключевым уроком был тот, что повторялся снова и снова. Структура системы определяет результаты ее деятельности. Роботы не навязывали враждебное человеку будущее. Мы выбрали его сами.
1980-е годы были периодом «корпоративных рейдеров», прославленных в фильме 1987 года «Уолл-стрит» персонажем Майкла Дугласа Гордоном Гекко, который произнес незабвенную фразу: «Жадность – это хорошо». Теория заключалась в том, что, выявляя плохих менеджеров и избавляясь от них, определяя способы повышения эффективности отстающих предприятий, эти рейдеры фактически улучшали функционирование капиталистической системы. Безусловно, в некоторых случаях они играли эту роль. Но поставив единственную функцию приспособленности – увеличение стоимости акций – превыше всего, они опустошили нашу экономику в целом.