XX век как жизнь. Воспоминания

В аппаратных делах, насколько я мог уловить, Брежнев был против резких, нелегитимных движений. Поэтому я решительно не могу принять версию о причастности Брежнева к гибели первого секретаря ЦК КП Белоруссии Петра Мироновича Машерова. Верно, что Брежнев, особенно поздний, не жаловал Машерова. Ему не нравилось, что Машеров держался независимо, без подхалимажа. Во всяком случае, в хоре славословящих его голос звучал очень тихо. Разве сравнишь с Алиевым или Шеварднадзе?!

Я мало интересовался аппаратными тонкостями и не сразу врубился в ситуацию. В ходе какого-то разговора о возможном преемнике Косыгина я назвал Машерова. Лицо Брежнева не изменилось. Сидевший же рядом со мной Александров наступил мне на ногу. Видимо, не хотел, чтобы я развил свою идею. А потом долго корил меня за то, что я «огорчил» шефа.

Шеф мог «огорчиться». Но я убежден, что его причастность к трагедии в Минске совершенно исключается. Не та «натура», не тот человеческий материал.

Если переместиться в плоскость большой политики, то в деятельности Брежнева выделяются два стратегических направления: улучшить жизнь людей, особенно деревни, и не допустить новой войны.

На первом направлении Брежнев стартовал мартовским (1965) пленумом ЦК КПСС и финишировал Продовольственной программой. За это время в сельское хозяйство были вложены колоссальные деньги (по данным ЦСУ, если с 1918 по 1965 год сельское хозяйство получило 149,5 млрд рублей, то с 1966 по 1980 — 465,9 миллиарда). Крестьяне, несомненно, стали жить лучше. Но эти перемены имели поверхностный характер. Они не решали качественных проблем сельского хозяйства (низкая производительность труда и огромные потери). Поэтому капиталовложения давали минимальную отдачу. Экономика не была экономной.

Понимал ли это Брежнев? Понимал «технократически», по частностям, по отдельным тормозящим, мешающим причинам, по отдельным «дырам», которые можно заткнуть той или иной «мерой». Но не понимал социально-политически, в целом как следствие неработающей, силой насажденной и силой сохраняемой системы. Он сам был порождением этой системы. И хотя иногда открывались окошки «здравого смысла», угадывались проблески постижения реальности, собственные, внутренние танки делали свое дело.

На втором направлении были достигнуты очевидные успехи. Договорились не создавать полномасштабные противоракетные системы. Заключили первые соглашения об ограничении наступательных стратегических вооружений. Подписали Заключительный акт в Хельсинки. И каждый раз приходилось преодолевать сопротивление консервативных кругов в Москве. Генеральских в первую очередь.

О том, как понимал Брежнев проблему «война или мир», дают представления его соображения, высказанные в ноябре 1971 года в связи с подготовкой доклада на пленум ЦК КПСС: «Нельзя упустить один серьезный вопрос. Вопрос о возникновении новой войны. В своей внешней политике после окончания прошлой войны, все последние двадцать семь лет, мы уделяем ему большое внимание. Мы все время боремся за разрядку. И тут мы многого достигли. Сегодня в наших переговорах с крупнейшими государствами Запада речь идет уже не о конфронтации, а о соглашении. Это уже обеспечивает нам на ближайшие годы возможность дальнейшей мирной борьбы за осуществление этого идеала не только наших народов, но и народов всего мира. Надо подчеркнуть, что сегодня, по крайней мере, не пахнет огнем, как пахло этим огнем еще десять лет тому назад, когда в Берлин мы ввели наши танки и американцы ввели свои. Конева назначили командующим группой, отозвали из отпуска. Этот период был на наших глазах, когда мы воздвигали стену в Берлине как одну из мер. Вместо дипломатических успехов строили китайскую стену, грубо говоря, и хотели так решить проблему. А сегодня Брандт подписал договор, крупные державы дали согласие на проведение европейского совещания. И мы будем вести дело к тому, чтобы это совещание провозгласило декларацию о принципах мирного сосуществования в Европе. Это отодвинет лет на двадцать пять, а может быть, на век проблему войны. К этому мы направляем все свои мысли и деятельность нашего МИДа и всех общественно-политических организаций не только своей страны, но и наших союзников. Провести крупный подход. Охватить и членов ЦК, чтобы они не исходили из мелких вопросов. Мы должны все использовать, любой бугорок, как говорил Ленин, если он направлен на то, чтобы предотвратить войну и защитить дело социализма. Не захлебываясь, но как-то рассуждая, высказать такую мысль».

Ахиллесовой пятой Брежнева были проблемы демократии, прав человека. Здесь отказывал «здравый смысл». Здесь «чистота марксизма-ленинизма» оставалась незапятнанной. И хотя удалось уговорить Брежнева принять «третью корзину» Хельсинкского акта (права человека), и хотя эти самые права были зафиксированы в «брежневской» конституции, для него это были фикции, навязанные непонятным временем.

Впрочем, случались ситуации, в которых Брежнев демонстративно выступал как защитник прав человека. Один такой случай я наблюдал.