Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Идея бумеранга стала ключевой для основного труда Арендт — «Истоков тоталитаризма» (Arendt 1966), в котором советский и нацистский режимы рассматриваются в одном ряду с европейскими колониями в Африке и Азии, как их по­зднее и жуткое превращение. Несмотря на неизбывную попу­лярность теоретических идей Арендт, к этой части ее наследия обращались лишь самые ранние и самые недавние исследова­тели (Pietz 1988; Rothberg 2009; Mantena 2010а). За одним важ­ным исключением (Воут 2010), их внимание обычно привле­кает немецкая часть «Истоков...», а российско-советская остает­ся в тени. Действительно, анализ русского панславизма как ста­дии в развитии расизма и тоталитаризма стал неудачей Арендт. Концепция панславизма была тупиком; не он привел к револю­ции в России. Идея эффекта бумеранга у Арендт была блестя­щей, но для приложения ее к России нужно понимать россий­ский империализм не только как внешний, но и как внутренний процесс. Давние традиции насилия и принужде­ния, которые Российская империя применяла к собственным крестьянам, помогают объяснить революцию и тоталитаризм как бумеранг, обрушившийся из недавних крепостных помес­тий на городские центры и на само государство. Потом и рево­люционное государство впитало долгий опыт империи и пере­няло ее практики обращения с подданными, русскими и нерусскими, обратив их против собственной элиты и в конеч­ном итоге против самого себя. В отличие от немецкого буме­ранга, который, как показала Арендт, через океаны вернулся в германские земли из заморских колоний, российский буме­ранг пронесся по внутренним пространствам империи. В та­ком понимании советский тоталитаризм становится логич­ным, но сложным и своеобразным проявлением эффекта бумеранга.

Говоря о переносе расовых идей из колоний в Европу во время английской и французской революций, Мишель Фуко делал вывод:

Не нужно забывать, что колонизация... переносила евро­пейские модели на другие континенты, но она оказывала и обратное влияние, эффект бумеранга, на механизмы власти на Западе. Существовала целая серия колониаль­ных моделей, которые были перенесены обратно на Запад и привели к тому, что Запад смог практиковать в отноше­нии самого себя нечто вроде колонизации, внутренней колонизации (2005: 103).

Это интересная комбинация терминов: «эффект бумеранга» Фуко, вероятно, заимствовал у Арендт, а «внутренний колони­ализм» он здесь определяет сам. За сто лет до Фуко губернский чиновник и сатирик Михаил Салтыков-Щедрин опубликовал серию очерков «Господа ташкентцы», в которой выявлял те же процессы — внутренний колониализм и эффект бумеранга — в российской действительности своего времени. Ташкент, ныне столица Узбекистана, после его взятия российскими войсками в 1865 году стал центром огромной среднеазиатской колонии (Sahadeo 2007). Щедрин выбрал этот величайший успех рос­сийского империализма для того, чтобы показать его обратное действие на политику и нравы внутренней России. Возвраща­ясь из Ташкента, с Кавказа и других «покоренных» мест, офице­ры и чиновники империи приносили свои новообретенные навыки насилия домой, в столицы и губернии. Господа ташкен­тцы называют себя «цивилизаторами», пишет Щедрин; на деле они — «ходячий кошмар, который прокрадывается во все зако­улки жизни». Типичный ташкентец «цивилизовал» Польшу еще до того, как попал в Ташкент, но именно в азиатском Ташкенте узнал, как «цивилизовать» саму Россию. Эту идею иллюстриру­ют истории о том, как господа ташкентцы избивают и подку­пают господ петербуржцев, предполагая, что именно в этом состоит их цивилизационная миссия. Если вы попадете в город, где нет школ, но есть острог, «вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента», писал сатирик Как майор Ковалев, потерявший нос по возвращении с Кавказа, чиновники сталкиваются с катастрофой, которую сами созда­ют, но совсем не понимают. Прослеживая дугу имперского бу­меранга на его обратном пути из колонии в метрополию, Сал- тыков-Щедрин определяет внутренний Восток — на его языке, «ташкентство», — как сочетание насилия и невежества, укоре­нившееся в отношениях между российскими центрами и коло­ниями (1936: 10/29-280).