За рекой Гозан

– А кто же еще? У кого хватит ума забраться в эту забытую Предвечным глушь? – купец с любовью глядел на друга. – Представь мое удивление, когда я по дороге встретил хорошо охраняемый обоз иврим. От них и узнал про тебя. Но как ты повзрослел!

Иешуа смущенно улыбался.

– В обозе что-то ценное, – понизив голос, сказал Бен-Цион. – Возницы это тщательно скрывают, но их глаза говорят о многом. В них такой восторг… Хотя эллины из отряда сопровождения твердят о каких-то дарах Аполлону… Ладно, извини, мне нужно расплатиться с погонщиками. Я безумно рад видеть тебя живым и здоровым. Вот что, приходи после захода солнца, поговорим. Обязательно!..

Ночью оба сидели в комнате караван-баши, беседуя при свете канделябра. Бен-Цион тщательно задернул висящую над входом толстую войлочную кошму. Перед друзьями стояли кружки и кувшин с вином, лежала початая головка козьего сыра, несколько пшеничных лепешек, зелень.

– Храмовая утварь? – казалось, удивлению Бен-Циона нет предела.

После того, как Иешуа вкратце рассказал ему о событиях последнего месяца, купец задумчиво протянул:

– Да… Путь до Эрец-Исраэль отсюда неблизкий… Боюсь, что возницы не смогут долго скрывать чувства. Это плохо, потому что счастливый иври всегда вызывает подозрения. Но на все воля Всевышнего. Здесь поможет только молитва.

Оба поднялись, чтобы стоя прочитать Шма и Амида. Когда они снова уселись на пол, Иешуа достал из хурджуна свинцовую пластину и торжественно выложил ее перед караванщиком.

– Вот… Лежала в схроне. Здесь говорится о Ковчеге Завета и стране Хиндья[192]. Ты там бывал?

– Ковчег Завета? Хиндья? – Бен-Цион был потрясен услышанным.

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, я и сюда-то впервые попал. Горы Иехуды – песочные куличики по сравнению с Хиндукухом. А за ними, говорят, есть еще выше. Бактрийцы называют их «Луковыми горами», потому что кроме дикого лука на них ничего больше не растет.

– Пойдешь со мной? – в лоб спросил Иешуа.

Повисла пауза. Оба смотрели друг на друга. Бен-Цион хмурился и сопел носом, словно перед Иешуа сидел не человек, а нахохлившаяся птица.

– Пойду, – широко улыбнувшись, он хлопнул друга по плечу. В его глазах забегали озорные огоньки.

Друзья со смехом обнялись, а затем приступили к обсуждению деталей совместного путешествия.

* * *

На Капишу опускался вечер, освежая стены домов розовыми всполохами. Под крышами сгущались голубые тени. Со стороны хребта Пагман дул прохладный ветер, шевеля листву чинаров с толстыми бугристыми стволами и гоняя по земле маленькие пылевые вихри.

В открытых дворах на расстеленных курпачах отдыхали матроны, занимались домашней работой молодки, играли дети. Вернувшиеся с работы мужчины сидели на корточках в айванах, степенно разговаривая, пили терпкий травяной отвар или жевали корень гармалы – средство от тысячи болезней.

Коренастый фарсиван в старом стеганом халате с замотанной платком головой пробирался к атурошану Атара. Только тот, кто хорошо знает дорогу, мог ориентироваться среди нагромождения убогих саманных лачуг и глинобитных заборов.

Тесные проходы между домами иногда сужались так, что протиснуться сквозь них мог только один человек. Заблудиться здесь было опасно, потому что улочки сплетались в лабиринт, из которого нет выхода.

Он уверенно петлял от дома к дому, четко придерживаясь одного и того же направления. В первый вечер за мелкую монету его провел от караван-сарая до атурошана какой-то добрый человек. Запомнить дорогу чужаку не составило труда…

Вот и высохшее русло реки. На засыпанном камнями дне блестят лужи застоявшейся воды в ореоле бледной зелени, валяется мусор, флегматично разлеглись овцы и козы.

Он вышел к регистану, а затем начал продираться сквозь толпу торговцев. Обошел овощные ряды и вдруг оказался перед птичьим базаром. Одурев от гомона, поскорее перешел к хлебным лавкам. Вид наваленной в медные подносы вареной лапши и исходящий от тануров запах свежеиспеченных лепешек оставил его равнодушным – сначала надо сделать дело, а потом можно и перекусить.

Впереди показался храмовый холм.

Над заваленным кучей пепла алтарем возвышалась кумирня с куполообразной крышей. Блестела позолотой статуя бога огня Атара. Рядом лежали аккуратно сложенные в штабель дрова и стояли два кувшина – один с жиром, который кладется сверху поленьев во время поклонения огню, другой с оливковым маслом для розжига. В особом ларце хранились необходимые для проведения ритуала атрибуты – опахало, щипцы, перчатки…

Сейчас святилище пустовало – жрецы еще днем зажгли четыре огня Адеран, а затем принесли жертву Атару, зарезав овцу. Мясо сварили, чтобы раздать куски адептам после того, как те сделают подношения храму.

Священное пламя освещало алтарь в сгущающихся сумерках. Вокруг холма было многолюдно. Капишские огнепоклонники, стоя в полный рост, возносили молитвы Ахурамазде и семи Амешаспентам.