За синей птицей

Положение Марины становилось изо дня в день все тяжелее и двусмысленнее. Особенно трудно было ей потому, что ни с одним человеком в колонии она не могла ни посоветоваться, ни поделиться. Если бы здесь была Маша! Они вместе смогли бы что-нибудь придумать. Но Маши не было. Управление все еще задерживало выдачу ей пропуска, и хотя Белоненко уверял Марину, что «горизонт проясняется», она этому почти не верила. Два раза за эту зиму Марине довелось быть на своем прежнем лагпункте в командировке и ненадолго встретиться с Машей. Но что можно было сказать за короткие полчаса? А сказать надо так много! Единственное, что оставалось делать Марине, это пользоваться нелегальной «лагерной почтой» и передавать записки к Маше через бесконвойных. Но ведь не так-то часто приезжали бесконвойные в детскую колонию!

Сегодня Марина получила записку от Маши через связиста, который восстанавливал обрыв на линии. Ей так и не удалось прочитать, что пишет Маша, — день был очень напряженный, потому что готовили выпуск очередного номера стенгазеты. Марина все послеобеденное время просидела в клубе с Галиной Левицкой и, пока не окончили стенгазету, не могла даже зайти в цех. А Римма Аркадьевна, конечно, сейчас к этому придерется. Она всегда злится, когда Марина где-нибудь задерживается…

— Наконец-то вы изволили явиться! — так встретила завпроизводством вошедшую Марину. — Позвольте вас спросить, где это вы развлекаетесь в рабочее время? Воропаева, — повернулась она к Анке Черной, — забирай свой брак и отправляйся в тот угол. Тебе много осталось?

— Сколько осталось — все мое, — не очень-то любезно ответила Анка. Однако, забрав ворох белья, пошла и дальний конец цеха, бросив на ходу насмешливый и понимающий взгляд на начальницу цеха и культорга.

— Соперницы… — довольно явственно пробормотала она. — Мужика не поделили.

Римма Аркадьевна сделала вид, что не расслышала, а Марина с трудом сдержалась, чтобы не сказать Анке ненужных сейчас слов. Это было не очень-то легко, и Марина почувствовала, как запылало ее лицо. Она ненавидела в себе это свойство — меняться в лице от малейшего внутреннего переживания, потому что это всегда выдавало ее.

— У вас что-то очень возбужденный вид, — ехидно заметила Римма Аркадьевна. — Вы что, опять обсуждали с начальником колонии вопросы перевоспитания несовершеннолетних?

Теперь Марина побледнела.

— Если даже и так, то я не обязана вам докладывать, — резко ответила она. — Впрочем, можете навести справки у начальницы КВЧ и коменданта. Они знают, где я была и чем занималась.

— Ну, — протянула Римма Аркадьевна, — разве комендант за всеми уследит?.. Так вот, Воронова, я должна вам заявить, что сегодня же иду к капитану и потребую, чтобы воспитанницу Смирнову перевели из швейного цеха в хозобслугу. Пусть идет работать в прачечную или на распиловку дров в столовую.

— А кого вы посадите на ее место в ленту?

— Это не ваша забота. Ленту можно перестроить, выделить еще одну запасную и дать ей шить операцию Смирновой. Незаменимых нет!

Марина решила не спорить.

— Хорошо, — ответила она, — если начальник колонии согласится с вашим предложением, то…

— То вы не возражаете? — Римма Аркадьевна зло рассмеялась, глядя на Марину откровенно ненавидящими глазами. — А что же вы не спросите, за какие доблести я выгнала вашу любимицу из цеха? Или вам уже успели сообщить? Что же вы молчите? И даже не соизволите поднять на меня свои глазки?

— Соизволю, — Марина посмотрела на Римму Аркадьевну. — Но предупреждаю вас, гражданка начальница, что если вы будете разговаривать со мной не так, как это полагается делать начальнице производства, то я не буду вас выслушивать и сейчас же уйду из цеха. Мне надоела вся эта история… Вы сами не знаете, чего хотите от меня. Если у вас плохое настроение, то прошу вас срывать его не на мне… Всему есть предел.

— Что-о?! — Римма Аркадьевна сделала стремительный шаг к Марине. — Вы… вы… как вы смеете разговаривать со мной таким тоном? — У нее даже перехватило горло. — Что значит у меня плохое настроение? На что вы намекаете? Ну, отвечайте! Я вам приказываю! Повторите, что вы только что сказали!

— Я сказала, гражданка начальница, что вы мне на-до-е-ли. Ясно? — Марина повернулась и пошла к выходу. — Примите валерьянки, и тогда будем продолжать разговор.

— Стойте! — Римма Аркадьевна догнала Марину и схватила ее за плечо. — Я не разрешаю вам уходить! Вы не имеете права уйти, пока я не разрешу! Вы забываете, что перед вами — начальница производства!

Пожалуй, никогда еще не приходилось Марине с такой силой ощущать прилив ненависти и таким усилием воли подавить в себе желание расправиться с этой обозленной кошкой.

— Пустите мою руку, — глухо сказала она, — или через секунду вы откроете своим лбом эту дверь. Ну?

Лицо Риммы Аркадьевны помертвело. «Пожалуй, я зря про лоб и дверь, — мелькнуло у Марины. — Впрочем, посинела она, кажется, не от страха, а от злости…».

Римма Аркадьевна выпустила рукав Марины, отступила на шаг, набрала полную грудь воздуха и…