За закрытыми дверями

Джек практически скатился с лестницы, схватил ключи и бросился к «даймлеру» Джерри, молясь о том, чтобы в баке осталось топливо. Номера Джинн у него не было, поэтому он позвонил Скотту. Голосовая почта. Джек выругался, оставил сообщение и бросил телефон на сиденье.

Взвизгнули шины, он вылетел на улицу, направляясь к квартире Скотта, которая располагалась в пяти минутах езды. Джинн уже наверняка ушла в салон, до Скотта ехать ближе. Завернув на стоянку, он увидел, как от дома отъехала машина соседа Скотта, Джейсона.

Джек надавил на звонок и подергал дверную ручку. Не заперто, он вошел и, ориентируясь по запаху тостов, пошел на кухню, где, судя по звукам, явно кто-то находился.

– Джек! – Увидев его, Скотт бросил в раковину бумажное полотенце, которым вытирал что-то на полу. Похоже, остатки кошачьей еды. – Я думал, ты позвонишь.

– Я звонил. Ты не ответил. А где…

Открылась дверь спальни Скотта, и на пороге появилась женщина с заспанными глазами. На ней, судя по всему, была только фланелевая рубашка. Слишком большая для нее.

– Клео!

Он услышал, как она резко вдохнула, и увидел ее огромные глаза.

– Джек!

Но облегчение было непродолжительным, оно превратилось во что-то горячее и резкое, словно Джека пронзили ножом. Он внимательно смотрел Клео в глаза, хотел прочитать в них правду. И отвлечься от голых ног и ложбинки между грудей.

Не может быть сомнений. Клео не любила его и не дождалась, она выполнила свою угрозу и ушла к Скотту, его лучшему другу. Из-за двойного предательства Джеку захотелось ударить что-нибудь. Что угодно. Вместо этого он крепче сжал цветы, по-прежнему глядя на Клео, аккуратно и очень осторожно положил их на кофейный столик:

– Сюрприз!

На мгновение Клео будто замешкалась, услышав в голосе Джека злобу, которую он даже не пытался скрыть, оглядела себя с ног до головы и подняла руку к единственной застегнутой на рубашке пуговице:

– Я… спала… Я…

Этот хриплый со сна голос, который всегда заводил Джека, на этот раз только сильнее разозлил. Он сделал шаг назад, все еще не понимая, что происходит. Перед ним словно разыгрывалась сцена из какой-то мыльной оперы. Он посмотрел на Скотта, на Клео, снова на Скотта:

– Что здесь, черт побери, происходит?

Скотт подошел к столу и засунул в портфель какие-то бумаги:

– Ты делаешь неправильные выводы.

Джек посмотрел на диван. Ночью там точно никто не спал.

– Да неужели? – Между Джеком и Скоттом стояла Клео, и только это помешало ему сделать то, о чем он впоследствии наверняка пожалел бы. Или не пожалел? – Здесь есть еще только одна кровать. Хочешь сказать, что ты гей, Скотти?

Бывший лучший друг и Клео обменялись странными взглядами.

– Мне надо быть в суде через час, – застегнув портфель, сказал Скотт. – Я вас оставлю. – Он остановился у двери. – Расскажи ему правду, Клео. Всю.

И дверь со щелчком закрылась.

Правду? И как далеко заходит эта правда? Джека обволокло холодом, как саваном, он чуть не задохнулся. Его предали люди, которым он доверял, которые были ему дороже всех на свете.

Он думал, что еще в молодости уяснил себе правило: оставляешь сердце нараспашку, значит, сам хочешь, чтобы его растоптали. Именно поэтому он выбрал роль зрителя и смотрел на жизнь через объектив камеры. Одинокий, холодный, с целым сердцем.

Но, похоже, он все-таки ничему не научился.

– Так в чем правда, Клео? – Он удивился своему странному голосу. Или, может, это звук его разбитого сердца? Окончательно и бесповоротно.

Клео подошла к окну. Она избегала его взгляда и его самого. Солнце роняло на нее золотые полосы сквозь вертикальные жалюзи, и от этого она казалась еще недоступнее.

– А правда в том, что я не могла оставаться одна в доме, Джек, после того… – Она словно уменьшилась в размерах, обхватив себя руками. – После того, как Скотт рассказал мне о твоем отце.

Отлично. Просто замечательно. Джек потер шею, где из-за скопившегося напряжения зарождалась головная боль.

– Забудь об этом. Я уже забыл.

Клео любила Джерри, и Джек хотел скрыть от нее жестокие подробности.

– То, что он сделал с тобой… – Она наконец повернулась к нему лицом. В загадочных глубоких голубых глазах теснились эмоции. – Мне жаль.

– Мне не нужна твоя жалость.

– А я тебя и не жалею, – парировала Клео. Сжимая плечи побелевшими пальцами, она смотрела на Джека. – Я хотела сказать, мне жаль, что ты со мной не поделился этим. А на тебя я злюсь. Почему ты никогда не сопротивлялся? У него я никогда не видела синяков!

Джек покачал головой:

– Кулаками и вообще насилием никогда ничего не решить. К тому же его ужасно бесило, когда я не давал отпор. Озлобленность и несчастье в его взгляде всегда дарили чувство удовлетворения, когда я уходил.

– Тебе не приходило в голову, что я имела право знать? Все время ты позволял мне любить этого человека.

– Он тебя тоже любил. Я не хотел сделать тебе больно.

– Ты скрыл от меня правду. Солгал! Уехал, не сказав ни слова, все держал в себе. Вот что обидно!

– Я…