За закрытыми дверями

От удивления Клео часто заморгала. Никогда ни один из них не пытался узнать местонахождение глубокоуважаемых сбежавших родителей.

– Зачем?

– Взгляни на это и скажи, что думаешь. – Джек протянул ей смятое фото, нагревшееся от лежания в его кармане.

Она увидела красивого темноволосого мужчину с ямочкой на подбородке.

– Вылитый ты, – медленно проговорила Клео, сравнивая мужчину и Джека. – Твой родственник?

– Мой биологический отец. Умер больше двадцати восьми лет назад.

Шок. Она была не в силах поверить в то, что их обоих предали.

– Джерри… Джерри не твой отец? – Каждое слово ей приходилось выдавливать из себя.

– Нет. Джерри оставил мне кое-какую информацию. Надо было ее проверить.

Холодный невыразительный тон, глаза как из обсидиана. Такого Джека Клео еще не видела.

– Какую информацию? Джек, ты меня пугаешь.

– Вот именно поэтому я тебе ничего и не сказал. Меня она тоже напугала. Он поведал, что моя мать общалась с твоим отцом незадолго до того, как я родился. Мне надо было наверняка убедиться в том, что это ложь.

Мгновение Клео думала и делала выводы.

– Он думал, что мой отец и твой отец тоже? – Во рту было так сухо, что она с трудом говорила. Грудь сдавило.

– Он так не думал. – Лицо Джека стало суровее. – Джерри просто нравилось издеваться надо мной. Таким образом наказывал меня за свою стерильность и за то, что много лет воспитывал чужого ребенка.

– О! – Сочувствие к преданному Джеку, усиливаясь, росло как снежный ком в сердце, и вскоре там не осталось места для Джерри.

– И еще кое-что… – Джек поставил фотографию на ночной столик возле кровати Клео. – Я не был с тобой откровенен. Одна из причин, по которой я не рассказывал о прошедших годах, заключается в том, что эти годы были не из приятных.

– Ничего, – подбодрила Клео и придвинулась ближе. – Я хочу знать. Все.

Он потер рукой лицо:

– Модным фотографом в Риме я проработал всего два года. А потом уехал в командировку на Ближний Восток. Своими глазами видел, что война делает с семьями, детьми, жизнями. И это так на меня подействовало, что я остался помогать с восстановлением.

Клео нахмурилась:

– Но Скотт сказал, что ты был в Риме, когда он с тобой связался.

Джек кивнул:

– Я был в больнице, когда он позвонил.

Огнестрельная рана. Он был в зоне военных действий. Пыльная пустыня, ужасные звуки стрельбы, запах горячего металла, холодные объятия страха. Клео очень живо все представила и на одно жуткое мгновение оказалась вместе с Джеком в том страшном месте, больше похожем на ад.

Взволнованная, она не могла сидеть спокойно, вскочила и стала мерить шагами комнату. Клео почти обвинила Джека в том, что он был с другой женщиной, когда увидела его плечо, а он ни слова не сказал в свое оправдание. Захотелось отвесить хороший пинок по его сексуальной и очень упрямой заднице.

Она повернулась к нему лицом, в сердце кипели злость и гордость, восхищение и любовь.

– Глупый, упрямый мужчина. Ты был в опасности, а я…

Джек пожал плечами, как бы извиняясь:

– Ты предпочла бы, чтобы я ушел, сделав вид, что ничего не заметил?

Какая ирония! Клео чуть не рассмеялась:

– Разве не так ты поступил со мной, с нами? – Ее разрывало на части, но она смогла протолкнуть слова сквозь ком в горле. – Разве не это ты собираешься сделать сейчас?

Джек отрицательно покачал головой, глядя на Клео, она утонула в чувственном тепле его взгляда, как в глубокой реке.

– Сейчас я сделаю то, что хотел сделать очень-очень давно.

Глава 12

Ей не нужны были слова, чтобы понять его желания. Они займутся любовью. Медленно и очень нежно. Именно об этом полжизни мечтала Клео.

Почему же ей хотелось плакать? Потому что такая любовь шла от самого сердца. Ну, по крайней мере, так писали в книжках. Такая любовь шла вместе с искренними чувствами и нежной привязанностью.

Но Джек не верил ни в любовь, ни в привязанность.

Клео верила в любовь. И, несмотря на трудное детство, верила в привязанность. И теперь очень хотела показать Джеку, как любовь залечивает старые раны. Очень хотела выпустить на свободу то, что он скрыл от всего света. Дать ему повод остаться.

И снова признаться в любви, только теперь без злости.

И услышать то же самое в ответ.

На глаза навернулись слезы, Клео заморгала. Спокойствие исчезло, Джек наморщил лоб:

– Что-то не так?

Однозначно. Совершенно точно. «Будет слишком больно, когда ты уйдешь». Клео сглотнула боль, стоявшую в горле комом, и выдавила:

– Ты очень умный, сам все поймешь.

Он посмотрел на нее с мольбой:

– Ни черта в голову не приходит. Или, может, я ошибся той ночью.

Клео сидела слишком далеко, чтобы прикоснуться к нему, но достаточно близко, чтобы чувствовать теплый запах его кожи и видеть царапины на медальоне и серебристый отблеск в глазах.

– Той ночью, когда мы занимались любовью, я думала… – «Я думала, что ты меня любишь». Она покачала головой. Наивные и глупые мечты. – Я не думала. Мы оба не думали.

– Не всегда нужно очень серьезно все обдумывать, – мягко заметил Джек и прикоснулся к ней.

Наверное, в этом и заключается горькая правда. Клео отодвинулась еще дальше: