Заблудившиеся

Певец, как и сам Аронов, имел юную любовницу и теперь концертами зарабатывал ей на бриллианты. Яков Григорьевич в раздражении выключил телевизор — у всех одинаковые проблемы. Он пил кофе и вспоминал свою первую чистую и бескорыстную любовь. Уходя на армейскую службу, он подарил ей серебряное колечко, на память. Единственный его подарок… После службы на родину он уже не вернулся. Аронов допил кофе, посмотрел на часы и спустился в контору.

* * *

На стуле возле двери кабинета Аронова ждал парень в вытертой до белизны кожанке. Этот малый вместе со своим приятелем, по виду таким же нищим охламоном, три дня назад заявился к нему сюда и сообщил, что у них есть на продажу белая „восьмерка“, совершенно новая. Аронов не стал ничего спрашивать, только заявил, что машину, пожалуй, можно посмотреть.

Ясное дело, ворованная, такие нищие придурки за машину много не спросят. Аронов время от времени брал угнанные машины только в отличном состоянии, своими руками перебивал номера, перекрашивал, через знакомых покупал документы. Возня с такими автомобилями, помимо приличного приработка, приносила и удовольствие.

Парень поднялся навстречу Аронову, застыл, чуть наклонившись вперед, словно ожидая, когда хозяин мастерской протянет ему руку. Аронов, хорошо усвоивший, что добрый жест в нужное время многое значит, а не стоит ни копейки, протянул навстречу руку и пожал узкую ладонь.

Улыбаясь во весь рот, он потрепал парня по плечу свободной левой рукой.

— Ну что, Сергей, новую кожанку ты себе уже присмотрел? — спросил Аронов первое, что пришло в голову. Он полез в карман за ключом от кабинета. — Что это у тебя рука влажная? С перепоя?

Не дожидаясь ответа, он повернул ключ, открыл перед посетителем дверь и пропустят его вперед. Парень вошел в комнату и осмотрелся по сторонам. „Эти молокососы почему-то считают, что в кожаных куртках они становятся мужественными мужчинами“, — беззлобно подумал Аронов, глядя на худую спину посетителя.

— Приоденешься и поедешь в Сочи, в теплые края, да? — Аронов плотно закрыл за собой дверь и щелкнул примитивным врезным замком. — Или отправишься куда-нибудь подальше?

Сергей пожал плечами, ничего не ответил и опустился на стул с гнутой деревянной спинкой. Нарочито нищенская обстановка кабинета неизменно приводила Аронова в хорошее настроение, показушная бедность интерьера служила неисчерпаемым колодцем самых удачных шуток в общении с состоятельными клиентами, удобной декорацией в трудных разговорах с упрямыми кредиторами.

Аронов прошелся по кабинету от стены к стене, спросил Сергея, не хочет ли тот чая, придвинул ему пачку сигарет и стеклянную пепельницу с отколотым углом, потом открыл дверцу бельевого шкафа, где хранил старые бросовые документы, и начал бесцельно рыться в бумагах, насвистывая под нос фокстрот.

По опыту Аронов знал, что такая дурашливая легкомысленная манера общения с просителями еще до начала делового разговора уже исподволь готовит людей к уступкам, ломает ту решимость, с которой люди переступают порог его кабинета. Стоя к Сергею в пол-оборота, перебирай одной рукой пожелтевшие бумажонки на полке шкафа, Аронов краем глаза наблюдал за молодым человеком. Парень сидел свободно, привалившись спиной к спинке стула, скрестив на груди руки, к сигаретам не прикоснулся. Хотя парень и старался выглядеть спокойным, что-то выдавало в нем внутреннее напряжение.

„Пусть подергается, потерзается“, — думал Аронов. Он достал с верхней полки скоросшиватель, первый попавшийся под руку, раскрыл его, зашелестел страницами, продолжая фальшиво насвистывать старую мелодию.

Парень запустил пятерню в длинные, давно не мытые патлы, закрывавшие воротник куртки, и с видимым удовольствием начал скоблить затылок ногтями. Аронов захлопнул скоросшиватель, поставил его на место, закрыл дверцы шкафа и запер его на ключ, возникло острое желание сейчас же испортить этому юнцу его прекрасное настроение. Аронов не любил нечистоплотных людей. Парень вытащил пятерню из волос и осмотрел кончики ногтей.

— Ты знаешь, я объездил многие страны Европы, в Америке был пару раз, — сказал Аронов, отходя от шкафа. — Вот смотрю я на тамошних парней и девчат и вижу — наши почти такие же. Внимательнее пригляделся, вижу, что-то не то, есть неуловимое отличие.

Аронов прошелся по скрипучим половицам, наблюдая, как Сергей кончиком горелой спички чистит свои длинные ногти.

— Ну, приглядываюсь, в чем же разница? Оказывается, все проще простого. В Европе очень редко встретишь молодого человека с немытой головой или в грязных джинсах. Разве что какого-нибудь ханыгу опустившегося. Про исподнее уж и не говорю, там его каждый день меняют. У нас наоборот. Поэтому у нас в общественном транспорте ездить одно мучение.

— Это вы в порядке критики? — парень бросил чистить ногти, положил спичку в стеклянную пепельницу. — Понимаю. Только вот помыться негде было. Кантовались, где придется, с места на место ездили. Но в следующий раз помоюсь обязательно. А что это у вас в комнате запах такой тяжелый? Как будто покойник под полом смердит.