Забытые руины

– Та еще бредятина, – нахмурился Гром, когда услышал перевод.

Еще один абзац – из середины:

«И так явился зордалин. Себя пожрав, сам вышел Пожиратель. Сменив свою струну, стал гнилью, поглотившей землю, камни, лес, людей».

На абзац раньше:

«Под пологом ночи, укрывшись тканью, проник туда, где был когда-то. Искал богатств, надеялся на власть и силу, но червоточина внутри к себе перетянула».

Абзацы ближе к последним записям:

«Два сундука. С камнями, золотыми слитками, ярхрой и драгоценной тканью. Все вынес, вспомнив, как встречал их прежде, как ими любовался во дворце».

«Плакал. Видел, что в руках осталась плоть от смерти. Ни богатств, ни ценных украшений. Только то, что потерял в далекие года. Насилу вырвал из своих воспоминаний. Убил себя и подарил страдания тому, кого любил».

«Искал ответы, пестовал надежду вновь узреть дитя. Но вынес кубки, каждый весом в три скобленых слитка. Дверь хотел открыть опять, в себе желание переиначить, но перед ним личина разродилась гнилью. Вновь явился Пожиратель, пожравший сам себя».

Все записи были сделаны в таком путаном стиле. Без имен, без дат и уточнений. Самыми любопытными оказались последние строчки, рассказывавшие о том, как толпа личин пришла охотиться на молодого зордалина.

Я допустил, что «толпа личин» – это наемники Горсинга и Гийюда.

– Значит, Тарх сказал правду? – прошептала Миа. – И они в самом деле сейчас на Белой площади пытаются поймать Пожирателя?

– Думаю, что так. – Я кивнул.

Заключительный абзац был посвящен нам, чем порядком напугал и Теора, и Громбакха. В нем говорилось о восьми личинах, пришедших из «червоточащих глубин» в надежде излечиться и попутно «погубивших одинокую личину».

– Одинокая личина – это Тарх? – спросила Миалинта. – Но почему тут написано восемь личин, если нас девять? И вообще почему нас называют личинами?

– Это единственное, что тебя сейчас интересует? – возмутился Гром. – То, что какая-то вшивая книжонка следит за каждым твоим шагом, это нормально?

– Меня сейчас интересует то, что можно понять и использовать. Все остальное подождет.

– Разумно, – кивнул Тенуин.

– «Разумно», – скривившись, передразнил его охотник.

Я не слушал их пререкания. На полотне собранных мною фактов появилось еще несколько прозрачных фрагментов.

«А потом этот проходимец вернулся в Целиндел! И представьте, разбогател. Принес золотые кубки! У кого он только их украл?» Птеард был уверен, что именно Теор виноват в исчезновении Вайрика, его сына.

«Какое ему дело до моих кубков? Это семейное наследие. И не Птеарду спрашивать, почему я решил их продать». По словам Теора, он лишь помог Вайрику сбежать от Птеарда. Как и в случае с Эрзой, Теор оправдывал любое действие против отцовской жестокости.

«Пестовал надежду вновь узреть дитя. Вынес кубки, каждый весом в три скобленых слитка». Кто бы ни вносил записи в книгу Нитоса, у него были все основания записывать именно правду. По меньшей мере ту правду, в которую он сам верил. Зачем что-то скрывать, если потом никто посторонний не прочитает твоих слов… Я посмотрел на браслет, сейчас скрытый под перчаткой цаниобы, со смешанным чувством печали и удовлетворения.

Когда Тенуин переводил абзац про кубки, я внимательно следил за Теором. Он был спокоен. Слишком спокоен. Не торопясь поправил волосы, скучающим взглядом осмотрел грязь под отросшими ногтями.

Я чувствовал, что на моем полотне постепенно собирается общий контур. Нужно было время, чтобы разложить в правильном порядке все, что я услышал от Птеарда, Эрзы, Миалинты, Пилнгара, Азгалики. Все, что узнал об истории даурхатта в Лаэрнорском лесу, Лаэрнского тупика, руин Авендилла… Но времени не было. Не было даже возможности присесть и не спеша обдумать следующий шаг. Последняя надежда – на ратушу. В книге она упоминалась часто. И всякий раз абзац был одинаковым, я быстро научился его распознавать:

«Новый вдох и новый выдох. Дверь открыта, дышит. Из нее сочится гниль. Помнит ратуша все смерти – каждый шаг личин в ней отпечатан черной кровью».