Забытый. Литва

—  Отче, ну прости! Под корень рубишь! Любе в глаза... Хочешь, чтобы я повесился пошел?

—  Дурррак!!  — Монах крестится и крестит Дмитрия,  — Дурак! My...к!

—  Отче, выхода не было! Завтра уеду с концами, словечком негде было перемолвиться.

—  Словечком... Кот! Пошли, ладно. Княгиня ждет.

* * *

—  Мить, а как надолго этот поход?  — Люба склонилась над ним, как над ребенком, смотрит нежно, грустно, гладит его волосы. Дмитрию становится стыдно, как бывало уже много раз, он краснеет и пугается, что она заметит:

—  Ты чего свечи не погасила?

—  Долго не видела и долго не увижу. Насмотреться хочу.

Дмитрий притягивает ее к себе, прячет лицо в ее распущенных волосах, целует в нос, в губы, в глаза, прижимает крепче... Она шепчет:

—  Погоди. Что же поход? Как надолго?

—  Не знаю, маленькая. Если нас в первом же бою не расколошматят, то надолго. До осени, а то и до зимы даже...

—  А расколошматят?

—  Тогда в момент по домам разбежимся.  — прятаться за ваши юбки. Только такого случиться не должно бы.

—  Изведусь я! Никогда так сердце не болело, когда на войну тебя провожала. Как дождусь, не знаю.

—  Поменьше думай об этом. Делом занимайся. Тебе удел на две дороги готовить, говорили уже. На случай победы, чтобы добычу не сгноить: конюшни, склады, хранилища, для полона жилье. На случай поражения, чтобы последнее не потерять: тайные хранилища в лесу, укрытия, заставы. Тебе дел больше, чем нам. Жаль только  — монаха у тебя заберу. По женской линии-то Юли тебе подмога... Как она, кстати? Не испортилась, еще поругать не надо?

—  Не-е... Грустная она чего-то... Не ладится у нее с Алешкой... не любит она его.

—  Ну не любит, так не любит. Сердцу не прикажешь...

—  Другого она любит.

Дмитрий словно жарился на сковородке и никак не мог сообразить, как вильнуть с этой ужасной, скользкой дорожки:

—  Другого, так другого... Пускай, лишь бы тебя не обижала,  — он вовсе не хотел спрашивать, кого же любит Юли, но понимал, что такое равнодушие гораздо быстрей и основательней насторожит Любу, чем любой вопрос, пришлось спрашивать,  — а кого?

—  Да тебя она любит!  — вскрикнула Люба и всхлипнула.  — И не по-матерински вовсе, нечего мне врать!  — она оторвалась от него и села прямо, щеки ее блестели от слез.

Дмитрий был уже начеку, предполагая что-то подобное, потому нашелся сразу, и это спасло все дело:

—  Ань, да ты вспомни, сколько ей лет! Какое тут может быть?.. Но если даже и так?.. Ну и что же?!

—  Да так, так,  — Люба смотрела в стену,  — ее-то я уж поняла... Дай Бог, чтобы ты не потянулся, она хоть и старая, а вот какая красавица...

Спросил бы кто сейчас Дмитрия, что выбрать: продолжать этот разговор или пытка огнем, он бы, не дав договорить, опрометью кинулся в огонь!

—  Да как тебе в голову такое, Люба!  — Дмитрий сел, придвинул глаза к ее глазам, встряхнул за плечи.

—  Хм...  — она пожимает плечиком под его рукой,  — ты к ней с лаской всегда, то в щечку поцелуешь, то скажешь что-нибудь, отчего у нее лицо дикое делается. Смотришь вслед ей...

«Скверно! Вслед-то зачем пялишься?! Так тебе мало? Ух, козззел!»

—  Люба!  — он хочет, чтобы она перестала смотреть сквозь него, очнулась, встряхивает ее опять,  — Ты вспомни, чем я ей обязан! Она меня «оттуда» вытащила!

— Вот-вот...

—  Да ты вспомни, сколько ей лет!  — почти кричит Дмитрий.

С Любы, кажется, спадает наконец наваждение, глаза ее упираются в Дмитриевы глаза:

—  Да, лет... Да ведь если б ты ее... Тогда бы ты так меня не любил. Так ведь?

—  Ну конечно, маленькая моя!

—  Я бы уж почувствовала...  — она проводит рукой по его щеке,  — ох, Митя, не знаю, что со мной. Это от страха за тебя, наверное. Какие только дикости ни лезут в тыкву эту глупую... Скорей бы уж ты возвращался.

У Дмитрия такая гора поехала с плеч, что он в мыслях вознес горячую хвалу Господу, а в свой адрес подумал немного иное: «М...к! Долбо...! Идиот! Кто тебя надоумил затевать этот разговор?! Не иначе как бес! Впредь тебе, раздолбаю, наука!»

—  Любань, не думай об этом. Я что сказать-то хотел: по женской линии у тебя подспорье сильное, а вот по мужской... Монаха-то я заберу. А тут на чехов бы поднажать. Чтоб пили поменьше, работали побольше. С заготовкой дерева чтобы перебоя не было, ведь много очень народу уйдет. Ты этому главное внимание удели. Только вот кто тебе поможет?..

—  О-о! У меня помощник теперь  — лучше монаха!

—  Ну?! Кто ж это?!  — Дмитрий уже догадался и несказанно рад, что разговор (да еще так!) окончательно отвернул от Юли.

— Иоганн. Ваня...

—  Ваня? Что он может в хозяйстве понимать, чем тебе помочь?

—  Э-э! Знаешь, какой он дотошный, обстоятельный! Как собачонка за мной ходит. Все выспрашивает, а когда ему объяснишь, сравнивать начинает, как это у немцев делается, и выходит, что у немцев лучше. Удобней, легче. Представляешь? Я уже кое-что переделала по его совету,  — и Люба вдруг пригорюнивается.  — Господи, Митя, как мне его жалко! Какую муку человек принял, а его даже не вспомнили...

—  Вспомнили, да не те... А ведь он в тебя влюблен.

—  Да ну тебя!  — Люба смущается.

—  Нет, я же вижу!

—  Ну и что?