Забытый. Литва

Когда к нему обращались, он слушал и согласно кивал в такт работе челюстей, а потом что-то обстоятельно отвечал, и было слышно:

— Мым! Ым-ым! Ым! Ым! Ым-ым, ым!

Собеседник кивал, соглашался и осторожно отодвигался или пересаживался...

Все шло как полагается, только в самом конце пира Владимир озадачил оставшихся более трезвыми Дмитрия и монаха. Он загрустил, пригорюнился, даже щеку подпер кулаком, долго молчал, а потом чуть ли не со слезой в голосе протянул:

—  Да-а... Подсуропил мне папаша владеньице... А еще вы тут со своими победами...

—  Что так?!  — изумился монах, который уже настолько насытился, что мог произносить слова членораздельно.

—  Вы представляете, что теперь татары творить начнут? А кто поможет? Вы разве способны такие силы каждый год в Степь гонять? Всю... ну не всю, но пол-Литвы уж точно собрали.

—  Да ведь предшественник твой, Федор, долго сидел, и ничего, ладил как-то с ними.

—  Федор с их ведома сидел. Тихо сидел. Дань платил, не рыпался. А я? Пришли литвины, по морде настучали, да еще князя своего посадили. Думаешь, им не обидно? Все, теперь я крайний!

—  Ххе! Тут вся хитрость  — кому платить. Там ведь еще Мамай есть,  — размышляет Дмитрий,  — у него можно защиты искать. Вот вернется из Сарая...

—  А ну как не вернется, там останется? А вернется, значит и ему там настучали? Все равно! Какая тут защита  — татар побили, и у них же защиты искать?..

—  Не скажи,  — усмехнулся Дмитрий,  — но, как говорится, это твои трудности, это ты с отцом решай, как быть, но посольство к Мамаю слать, думаю, придется. Иначе... если даже Мамаю было выгодно, чтоб мы этих потрепали, руки у него развязаны. И повод для нападения есть.

—  Охо-хо! Грехи наши тяжкие!  — рокочет монах и опрокидывает остатки браги себе в пасть прямо из кувшина,  — где радость, там и горе, где веселье, там и забота рядом торчит. Пошли, что ль, князь на покой? Аль, может, в гарем?! Хха!

—  Пошли. Тебе только гарема не хватает, отец святой.  — Дмитрий оглядывает стол. Их осталось шестеро: Иван облокотился о стол, положил голову в раскрытые ладони и тянет какую-то ужасную литовскую песню без начала и конца; Любарт откинулся на удобную спинку стула, дремлет; Патрикий в одиночестве вертит в руках жбан, то ли задумался, то ли не понимает уже, где он, и что с ним; остальных  — захмелевших, упавших, уснувших  — отроки растащили по кроватям отдыхать.

—  Ладно, герои, отдыхайте и вы,  — Владимир поднимается из-за стола,  — и вправду нечего чужими заботами голову забивать.

* * *

На следующий день, разделив добычу, Любарт распустил войско. Гарем он великодушно и подозрительно легко, весь полностью, отдал «бобрам», которые теперь опять перешли под командование Дмитрия. Будь в походе Кориат, он подсказал бы сыну кое-что, вспомнив свое путешествие в Орду, из Орды, а главное  — из Москвы. Но Кориата не было, и Дмитрий, не чуя беды и подвоха, гарем взял, тем более что Алешка чего-то там с ума сходил от этого гарема.

Неприятности начались сразу после Киева, когда разомлевшие от победы, богатства и долгого воздержания «бобры» вздумали полакомиться ханскими невольницами. Речь, разумеется, сначала шла о персонах привилегированых: сотниках, разведчиках, лучших арбалетчиках.

Первой жертвой гарема стал Корноух, по пьянке выпросивший у Дмитрия разрешение трахнуть самую горячую наложницу. В шатре, куда он вперся наугад,  — шатров с невольницами ставилось аж четыре, — поднялся дикий визг, и через полминуты Корноух выкатился оттуда без шапки и с жутко расцарапанной физиономией. Он таращил глаза и повторял безумно:

—  Этта... этта... Кошки дикие!!.. Кошки!!!

Такого ржанья еще не слышала окрестная степь. Смеялись до истерики, до икоты, бедный Корноух позорно сбежал отмывать и залечивать раны, благословляя Бога за то, что остались целы глаза, и советуя каждому попробовать самому.

Но когда отсмеялись, почувствовали неловкость. Выходило неладно... Надо было установить какой-то порядок. Дмитрий с Вингольдом, взяв толмачом Алешку и напустив на себя грозный вид, вошли в шатер. Все трое изрядно трусили.

Визг взлетел и сразу стих, и вся орава женщин, закрывая лица, кинулась к Вингольду. Тот попятился, дико озираясь, но женщины стали валиться ему в ноги, выкрикивая на разные лады непонятное, но одно и то же.

—  Что они?!!  — беспомощно воззвал Вингольд к Алешке. Тот был ошарашен, кажется, больше Вингольда, потому, видно, что понимал. Он открыл рот и вытаращил глаза.

—  Да что?!  — рявкнул Дмитрий.

—  Они его господином называют! Просят нас с тобой удалиться, иначе они не откроют лица.

—  Вот так, воевода!  — не удержался, ехидно хихикнул Дмитрий.  — Теперь ты хозяин гарема! Вот Офка твоя узнает, как вернемся... Хи-хи!

—  Да с чего же так-то?!!  — трагически возопил Вингольд.

—  Ты их отнял у хана, это они говорят,  — прислушиваясь к женщинам, переводил Алешка,  — теперь только ты можешь им приказывать, остальных надо выгнать вон.

—  Господи! За какие ж прегрешения?!  — прошептал бравый воевода, он был смят и уничтожен.