Забытый. Литва

Когда Кориата схоронили и помянули, Великий князь повелел собрать князей и двор. Народу в палату набилось невпротык, так как не уточнили, кого понимать под словом «двор». Олгерд посмотрел и промолчал, лишь знаком показал Дмитрию и Федору: ко мне ближе, на что маячивший за его спиной Фома заулыбался сладко.

—  Велика наша потеря,  — заговорил грустно Олгерд,  — невосполнима. Князь Кориат был великим дипломатом, умнейшим человеком, одним из главных радетелей интересов Литвы! Благодаря ему Великое княжество Литовское сильно окрепло, особенно на западе, особенно в борьбе с Орденом. Да, велики его заслуги перед Литвой! И я хотел, очень хотел  — видит Перкунас!

—  отблагодарить его за это, исполнить его последнюю волю. Но я в великом затруднении! Воля его осталась нам неизвестна. Завещания Кориата нет. Не знаю, действительно ли он не успел приказать, что сомнительно... Или кому-то понадобилось скрыть,  — Олгерд покосился на Фому, тот побледнел и съежился,  — но мы теперь не сможем узнать, как хотел распорядиться своим, своей вотчиной наш брат. Поэтому, чтобы никого не обидеть и для блага Литвы, я назначаю вам князя сам. Отныне Новогрудком с его землями будет владеть князь Константин Олгердович! Сыновья Кориата будут почтены по их заслугам, по их делам во благо Великого княжества Литовского, когда...

Олгерд продолжал говорить, но его уже никто не слышал. Весь «двор», да и Дмитрий с Константином, смотрели на Федора, который сделался желт, и пот покатился с него градом, как слезы.

Однако страшнее и жальчее всех выглядел боярин Фома, даже не пытавшийся скрыть свой ужас: челюсть его редко вздрагивала, на лице корчилась жалкая улыбка, губы шевелились, шепча что-то...

Несмотря на серьезность момента, даже трагизм его для Кориатовичей, в том числе, конечно, и для него самого, ведь уходил из рук наследственный отцовский удел, очевидно насовсем, навсегда, Дмитрий про себя расхохотался и едва удержался, чтобы не сделать этого вслух.

«За что боролись, на то и напоролись! Мразь! Пусть не мне, лишь бы не брату! Сам ли он, братец единокровный? Или этот Фома его научил? Да какая разница! Если бы он сам не согласился, какой Фома, какой Ерема решился бы уничтожить княжеское завещание?! Ну что ж, расхлебывай!»

Олгерд закончил говорить и обратился к наследникам. Наследников здесь было всего двое: Дмитрий и Федор, и Дмитрий был старше. Он поднялся. Как клинком полоснул взглядом притихших бояр, проговорил, как отрезал:

—  Твоей мудрости, Великий князь, я восхищаюсь. Такое решение ставит предел спорам наследников, которые ни к чему бы не привели, лишь могли всех перессорить. Оно служит укреплению великой Литвы, а главное, заставляет нас, потомков мудрого Кориата, надеяться только на свою доблесть, только на свой ум, и только с их помощью добиваться положения, уделов, славы и величия, как делал это наш великий дед Гедимин!

Олгерд, все понявший еще в Вильне, с первых слов боярина Фомы, расписавшего Федора, как единственно возможного наследника, напомнившего Великому князю услуги его матери, достойнейшей и мудрейшей княгини Ольги, постаравшегося вылить на Дмитрия всю грязь, которую смогли собрать дворовые этой княгини, помнившие и любившие ее, знавшие ее ненависть к волынскому «выб...ку» и постаравшиеся чем можно помочь ее сыну, сейчас Олгерд понял еще одно: Дмитрия он потерял. Или избавился?! Что важнее, весомее?

Потерял полководца, которого не вот кем заменишь, да и заменишь ли вообще!.. Что было б все-таки на Синей Воде без него? И тогда, с немцами? А случись в будущем что серьезное?

Зато не будет осуждающего взгляда, укоров за некрасивые дела, а как без подлостей в делах правления?

«Так что для тебя лучше: выслушивать лесть этого молоденького подлеца (что он там сейчас лепечет?), решившегося на подлог у отцова гроба, или когда этот будет тебя мордой об стол возить? А ведь какой умница! Как сказал! И тебя опять уел: самим надо добиваться, Олгерд ничего не даст. Все понимает. Все! Так, может, отдать ему Новогрудок?.. И все литовское войско! И...  — на кого хочешь, он тебе любого разобьет! Прав Любарт, к умению полководцу надо везение, а у него оно... Да, разобьет любого... А потом и скажет: а на черта мне Олгерд? Я и без него обойдусь. Но ведь не дурак же, может и не скажет... Вот потому что не дурак, потому и скажет! Ладно, боги пусть рассудят, пусть идет своей дорогой. А полки я и сам вожу неплохо. Везения б вот только побольше...»

* * *

Выйдя после Олгердова собрания на гудящий, как пчелиный улей, двор, Дмитрий бросил шедшему за ним следом Гаврюхе:

—  Седлай! Проверь запасы и  — едем! Подошел Константин Олгердович:

—  Не обиделся?

—  На тебя-то? Боже упаси! Все мы под Олгердом ходим.  — Дмитрий поднял глаза к небу, засмеялся.  — А тебе я не завидую. Видишь, какое осиное гнездо? Попортят тебе кровушки...

—  Попортят, пока всех Федоровых прихвостней не вычищу.

—  Мысль хорошая, только будь осторожен. Как бы в суп тебе чего не подсыпали...

—  Поглядим. Ладно, не поминай лихом.

—  Будь здоров.