Забытый. Литва

—  За это братца благодари, мудрость его государственную, если считает он, что поход на Москву ему дешевле твоего выкупа обойдется.

Кориат прикусил губу: знает! А разве ты сомневался? Ну и черт с ним...

—  Откуда ты взял такое, князь?  — он равнодушно смотрит в стену.

—  Да все оттуда же!

—  Я-то что могу, если он такой идиот?!

—  Напиши еще разок. И я тоже напишу. Скажу, что решил заковать тебя в железа, и стоит только его войску шаг ступить в сторону Москвы, как тебя закопают. Отдельно от головы. Потому что ее я пошлю Олгерду. Так. Без выкупа. В подарок!

Кориату становится не по себе, как с похмелья. Понятно, что шутки кончились... или почти кончились. Дальше тянуть нельзя. Он прямо взглядывает на Семиона:

—  Я напишу, князь. Ты ведь понимаешь, что я твой союзник, а союзника лучше держать с головой.

—  Лучше. Но до какой-то поры. Согласен? Кориат помолчал, вздохнул:

—  Согласен.

* * *

—  Михаил!  — в сенях к нему подбегает Любаня.

—  Что, моя милая?  — Кориат встает перед ней на колено, берет за руки.

—  Что, отпускает тебя дядя Семен?  — глазенки ее тревожно бегают.

— Нет пока...

—  Вот и ладно! Живи тут! Что тебе, плохо что ли?

—  Не плохо. Только вдруг нам видеться не дадут?

—  Дадут, я выпрошу, а ты хорошо себя веди. Небось опять с кем-нибудь поскандалил?

—  Ну что ты, Любаня...

—  Знаю, знаю! Как выпьешь, так начинаешь...

—  Что начинаешь?  — Кориат невольно смеется.

—  Что... У меня вон тятька  — и тот... Как выпьет, самой маме Шуре перечит!

—  А трезвый  — нет?

—  Трезвый  — нет! Что ты! Как можно?!

Кориат окончательно развеселился:

—  Ладно, теперь я уж никому перечить не стану. А ты поди погуляй, мне письмо написать надо. Важное. Дело серьезное, сама понимаешь...

—  Понимаю, понимаю. Пиши...

* * *

И сел Кориат писать брату. Все свое красноречие пустил в ход, убеждая Олгерда как можно скорее мириться с Семионом, тем более, что тот вовсе не против.

Сила Москвы велика, ее нельзя поломать средствами военными. Для этого потребуется очень большая война. Но тогда не исключена защита Москвы Ордой. А это уж и вовсе ни к чему, тем более, что Орден только того и ждет. Расписывая все это, Кориат понимал, что толчет воду в ступе, что Олгерду и без него это все давно понятно. Но он старался для тех, кто прочтет письмо раньше Олгерда, т. е. для Семиона.

Итак, если с Москвой установится мир, Орден поприжмет хвост. Конечно, он, Кориат, понимает, что чем дольше Москва проживет в мире и спокойствии, тем скорее наберет сил для наступательного движения. Но если Олгерд не доверяет грамотам и клятвам, пусть опять свяжет Семиона родством. У того куча сестер, племянниц, своячениц и проч., которых надо пристраивать замуж. Пусть Олгерд найдет своих женихов и посватает.

Тут опять у Кориата всплыла и теперь уже четко оформилась мысль о Любане. Что, если...

На родство Москва не посягнет, боится кары Божьей, а Бог у них строг и уже не раз являл русским князьям свои знамения. Хоть с той же Айгустой, несчастной их сестрой. Другого же пути, кроме мира с Москвой, он, Кориат, не видит. Что касается лично его, то Семион обещал отрубить ему голову, стоит Олгерду только двинуться к Москве. Оттого и братская любовь, о которой Олгерд не забывает, должна поворачивать его на дружбу с Москвой. Особо следует помнить, что московиты более сговорчивы и благородны, чем, скажем, Польша и Орден, что если уж они заключают договор, то условия его честно выполняют, а сейчас и не только из благородства. У них со своими соседями хлопот по горло, и мир с Литвой им очень кстати.

* * *

Все, какие мог придумать, аргументы использовал Кориат. Перечитал, остался доволен, стал переписывать набело, вспомнил кое-что еще, специально для Семиона, добавил, сбился, перечитал, разозлился, хватил ковш браги, успокоился, снова принялся писать  — дело пошло глаже, наконец, закончив все, перечитал последний раз, облегченно вздохнул и теперь уже с чувством исполненного долга хватил еще ковш.

«Брага, конечно, не литовская, хоть и крепче, но мягче!  — он расхохотался над такой словесной конструкцией,  — пьется легко, вот и мягко, но по мозгам куда как шибче бьет! Ха-ха! Но это не мед, мед  — тот вообще... Его при дипломатической переписке нельзя... Хотя... Ихнего медку как хряпнешь — как заново родишься. Ох, брат, и навострился ты с ними пить, теперь вот сядь с литвинами, уж ты бы братцу Олгерду показал... хотя что ему покажешь, он совсем не пьет  — молодец! Но ведь с трезвым пьяный (если он умный) говорить не станет, а со мной, пьяным,  — с удовольствием. Вот в чем сила пьяного разговора! Если, конечно, ты умеешь пить. А ты пить умеешь? Да более-менее...

Кориат вспомнил, как в Орде он ловко перепивал татар, слушал их излияния, дававшие ему в руки после каждой пьянки с десяток их жизней (в буквальном смысле!), чем он ни разу не воспользовался, и теперь иногда жалеет, и как он гордился своим умением пить... И как вдруг попал в лапы московитов. А после этого-то и стал относиться к себе критично: «более-менее»...