Забытый. Литва

Вроде бы ничего особенного он ей и не говорил, но ласковый взгляд, внимательность и неподдельная серьезность в обращении чудесно преображали ее. Да что там говорить  — умел Кориат нравиться женщинам!

Но и она иногда так поржала его... Как вот сейчас.

—  Ничего, Любань! Вот вырастешь, сама княгиней станешь, тогда заживешь по-своему.

—  Тогда заживешь по-мужнему...

—  Кто это тебе сказал?

—  Кто, кто... Мама Шура говорит... да и Варвара, и Устинья... все так говорят...

—  Ну а что, разве это плохо?

—  Это какой муж попадется.

—  Господи!..  — Кориат не находит, что отвечать.

—  ...Вот остался бы ты тут жить, да пьянствовать бросил...

—  Люба! Ну что ты! Это же взрослые дела, без этого же нельзя, не обходится. Я же пленник! Ты что же хочешь, чтобы я так весь век  — и в плену?!

—  Да какой это плен?

—  Ну а вот теперь уж будет настоящий плен. В тюрьму меня посадят, князь Семион сказал.

—  Не посадят, я уж знаю.

—  Почему?

—  Да ты уж как-нибудь найдешься.

—  Ах ты, колдунья моя!

«Надо все-таки попробовать! Попросить ее Мите в жены! Хоть и трудно, и неизвестно, как там Олгерд повернет, а Семион племянницу тоже за первого встречного не разбежится, но... Если Олгерд с Семионом помирятся, надо рискнуть. За спрос в ухо не ударят».

* * *

В январе 1350 года в Москву неожиданно прибыло пышное, многочисленное литовское посольство во главе со все теми же Семионом Свислочьским и Яшкой.

Послы привезли богатейший (по литовским меркам, конечно) выкуп за пленного князя, заговорили о «вечном мире по отчине и дедине» и попросили для скрепления союза и дружбы невест брату Олгердову Любарту и самому (аж!) Олгерду.

Это было полнейшей неожиданностью не только для Семиона, но и для Кориата тоже. «Когда же они успели овдоветь-то оба?! И как теперь?..»

В недрах Семионова терема вспыхнул костер интриг, незаметный постороннему глазу, но ожесточеннейший, связанный с тем, чьих родственниц отдать Литве. Родство с таким могущественным государем обещало многое. Особенно почему-то встрепенулась свита Семионовой жены.

Кориат, после того как выкуп за него был принят, и начали обсуждаться предложения сватовства, естественным образом вышел из разряда пленников и возглавил посольство. Заботиться теперь об общелитовских интересах ему почти не приходилось, кто станет невестами  — литвинам было совершенно все равно, тут весь интерес переместился на русскую сторону и решался сейчас больше на женской половине великокняжеского терема. И Кориат решил попробовать протолкнуть собственное дело.

Он попросил Семиона принять его неофициально. Кориата провели в ту же палату, где они разговаривали с Семионом в самый первый раз. Семион так же кивнул: садись, мол,  — и молча смотрел, подперев обеими руками подбородок. Кориат поздоровался степенно, как подобает важному послу. Семион кивал на каждое его слово и молчал, словно воды в рот набрал  — мысли его были далеко.

—  Хочу спросить тебя, Великий князь, удовлетворяет ли тебя выкуп за мое бренное тело?

—  Удовлетворяет, удовлетворяет...

—  Я уже по ответу вижу, что не очень-то удовлетворяет.

—  Да ничего. Перехитрил меня Олгерд...

—  Да-а?!  — Кориат широко раскрывает глаза.

—  Да-а, дипломат ты наш великий! Не по твоему ли совету он опять в родственники ко мне полез?

Кориат пожал плечами на этот раз независимо:

—  Опять не так. Тебе трудно угодить, Великий князь.

—  Так, так... И ведь не откажешь. А за невест приданое знаешь какое пойдет?! Чтобы сам Олгерд (Жмот!  — но это между нами) доволен остался. Так что выкуп твой с невестой назад к нему поедет.

Кориат не удержался от улыбки:

—  Так уж он тебя совсем разорил...

—  Разорить  — не разорил,  — Семион вздохнул,  — и слова эти не в упрек тебе, а скорей в похвалу. Факт есть факт  — уходишь ты чистым, ничего не заплатив,  — и усмехнулся уже весело,  — но мир с Литвой, и не просто мир  — родство!  — многого стоит.

—  Вот!  — Кориат почувствовал благоприятный момент,  — значит, и я пользу тебе немалую принес.

—  Принес, но не мне только. Литве, я думаю, больше?

—  Важно, что и тебе! Поэтому и для себя об одной милости хочу осмелиться...

—  Что такое?  — Семион насторожился.

—  Уж коли на невест спрос пошел... Я большого приданого не попрошу.

—  Что?! И тебе невесту?! Вы что, литвины, с ума все посходили?!!

—  Да не мне! Сыну моему. Есть у тебя племянница, Великий князь...

—  Племянниц у меня  — воз!

—  Ивана, брата твоего, дочь.

—  А! Любаня?.. Деловуха! Все уши мне о тебе прожужжала. Так она ведь мала еще...

—  Ну-у... Скоро восемь... А моему двенадцать. Помолвить-то уж и не так рано... а там как Бог даст...

Семион мрачнеет, молчит, долго молчит. И надежды Кориата тают, разбегаются, пропадают, как вода сквозь пальцы... Наконец Семион, подыскивая слова, начинает:

—  Видишь ли, князь... Я тебя очень уважаю и... но, думаю, ты здраво можешь рассудить... Должно соблюдаться определенное равенство... (Кориат оскорблено выпрямляется)  — нет-нет! Ты брат Олгерда! И за тебя бы если  — нет вопросов! Но сын твой... Он ведь не совсем...