Забытый вопрос

— Очень разстроились, хотятъ…

— Людвигъ Антоновичъ тутъ, перебилъ я ее, — онъ сидитъ должно-быть у больнаго; я сейчасъ…

— Нѣтъ, ихъ не нужно, остановила меня Прасковья Ильинишна. Какой они докторъ! промолвила она, засмѣявшись, и даже почему-то покраснѣла слегка. — Барыня желаютъ знать, не пріѣхалъ-ли тотъ, за кѣмъ въК. послали, — Кашеваровъ, что-ли, прозывается?…

— До К. семьдесятъ пять верстъ, объяснилъ я ей, — когда же бы успѣлъ онъ пріѣхать!… Да нѣтъ же, вспомнилъ я вдругъ, — сегодня вторникъ… На прошлой недѣлѣ Вася писалъ ему пріѣхать ранѣе и именно сегодня… Онъ навѣрно будетъ!… Любовь Петровна хочетъ съ нимъ посовѣтоваться насчетъ себя?…

— Нѣтъ, съ запинкой отвѣчала горничная, — онѣ бы желали знать… потому въ случаѣ…

— Въ случаѣ смерти бѣднаго Герасима Ивановича? договорилъ я за нее.

— Нѣтъ, напротивъ того… Я впрочемъ ничего не знаю, поспѣшила поправиться Прасковья Ильинишна. — Только ужь будьте такъ добры, миленькій баринъ, со столичнымъ своимъ жеманствомъ промолвила она, — не откажите прислать его къ намъ въ павильонъ, когда онъ тамъ обревизуетъ Герасима Ивановича… Барыня теперь ужь ни за что не пойдутъ туда!…

— Да вотъ не онъ-ли ѣдетъ? сказалъ я, не обративъ въ этотъ мигъ особеннаго вниманія на ея слова и прислушиваясь къ еще слабо, но уже несомнѣнно доносившемуся до насъ звуку колокольчика. — Слышите, звенитъ?

— Ну, и тѣмъ лучше, значитъ!

Прасковья Ильинишна припрыгнула безъ всякой надобности и побѣжала восвояси.

XXXVIII

Обогнувъ террасу, я вышелъ чрезъ калитку на красный дворъ. По пряной линіи добѣгавшей до него дороги, межъ параллельно обрамлявшими ее съ обѣихъ сторонъ пирамидальными тополями, мчалась парой легкая таратайка, въ которой, высоко умостившись, сидѣлъ, дѣйствительно, докторъ Кашеваровъ: я его издалека узналъ по бѣлой пуховой шляпѣ, которую онъ носилъ постоянно, даже въ городѣ.

Это былъ человѣкъ еще не старый, весьма симпатичный и пользовавшійся вездѣ вокругъ большой извѣстностію. Его всѣ знали и всѣ любили…

— А, здорово, молодой человѣкъ, привѣтствовалъ онъ меня на крыльцѣ, живо и весело выбираясь изъ своего экипажа, и тутъ же внимательно взглянулъ мнѣ въ лицо.- A что вы это, никакъ похудѣли? спросилъ онъ.

— Мы тутъ всѣ такъ измучились, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, — Герасимъ Ивановичъ совсѣмъ умираетъ. Съ нимъ сегодня опять былъ ударъ…

— Что вы?!

Онъ былъ видимо пораженъ этимъ извѣстіемъ.

— Развѣ вы ничего не знали? Къ вамъ же посланъ былъ верховой отсюда рано утромъ сегодня. Не встрѣчался онъ вамъ на пути?…

— Нѣтъ, вѣрно какъ-нибудь разъѣхались…. Надо къ нему бѣжать. A поглядите-ка, кто за мною ѣдетъ? съ улыбкой примолвилъ онъ, указывая на дорогу, до которой все ближе и ближе катился въ намъ большой клубъ пыли, вздымаемой на нимъ-то новымъ экипажемъ, котораго разглядѣть нельзя еще было.

Сердце екнуло у меня отъ предчувствія.

Докторъ поспѣшилъ къ больному. Я побѣжалъ, какъ былъ, безъ фуражки, на встрѣчу ѣхавшимъ…

Это коляска, — это наша старая четверомѣстная коляска. Человѣкъ нашъ Степанъ сидитъ на козлахъ, а тамъ…

Я вскрикнулъ, остановилъ ямщика и, вскочивъ на подножку, бросился обнимать maman… Она была одна съ горничной…

Она и бранила меня за неосторожность, и цѣловала, и плакала отъ радости.

— Легко сказать, говорила она, — почти три мѣсяца не видала я васъ… Здоровъ-ли Лева? Отчего ты такой блѣдный?…

Я сѣлъ къ ней въ ноги и доѣхалъ съ нею до крыльца, Кашеваровъ успѣлъ уже предупредить Анну Васильевну: она выбѣжала на встрѣчу пріятельницѣ.

— Софья Михайловна, самъ Богъ васъ принесъ, восклицала она, обнимая ее со слезами.

Я не успѣлъ еще ничего разсказать матушкѣ, ни о чемъ разспросить ее; я понялъ пока лишь то, что она оставила Настю въ Б. съ батюшкой и пріѣхала пряно сюда, не заѣзжая въ Тихія Воды, куда поѣхала за день предъ ней тетушка Фелисата Борисовна браниться съ нашимъ управляющимъ за какое-то упущеніе по имѣнію, которымъ она занималась гораздо болѣе, чѣмъ отецъ мой.

Анна Васильевна повела ее въ комнаты нижняго этажа, которыя всегда занимаемы были нами въ обычные пріѣзды въ Богдановское. На пути она сообщила ей о "несчастіи съ Герасимомъ Ивановичемъ".

Матушку это еще болѣе поразило, чѣмъ доктора.

— Ты мнѣ въ каждомъ письмѣ писалъ, что ему все лучше и лучше? обратилась она ко мнѣ.

— A и лучше-жь все было, повторила Анна Васильевна, — а прошлою ночью, о, при немъ… вырвалось какъ бы у нея.

— При тебѣ? воскликнула матушка.

"Сейчасъ пытка начнется!" тоскливо подумалъ я, предчувствуя за этимъ вопросомъ цѣлый рядъ мучительныхъ для меня допросовъ и объясненій.

Радостный визгъ Левы, раздавшійся изъ сада подъ окнами покоя, въ которые только-что ввела матушку Анна Васильевна, отвлекъ отъ меня, въ счастію, вниманіе maman. Она подбѣжала къ окну.

— Онъ сейчасъ сюда прибѣжитъ, сказала улыбаясь Анна Васильевна, — я послала за нимъ.

— Хорошо онъ себя велъ? съ такой же улыбкой спросила maman.

— A чѣмъ нехорошо! Якъ голубочекъ сызенькій отвѣчала ея пріятельница своимъ задушевнымъ, ласкающимъ говоромъ.

— Ахъ, вы добрая моя!…

— Мамаша, мамаша! вбѣжалъ еле дыша въ комнату Лева и повисъ на ея шеѣ.