И она отвернулась отъ меня съ новою горькою усмѣшкой, — и опять черезъ мгновеніе подняла свои синіе глаза… Какой-то огонекъ пробѣжалъ въ нихъ теперь, словно уже новое ощущеніе выплывало изъ нѣдръ ея души, — словно за этою тоской по утрачиваемомъ сынѣ чуяла она, помимо своей воли, приближавшееся вѣяніе утѣшенія, вѣяніе грядущихъ, — быть можетъ, уже близкихъ — радостей… Такъ сквозь талый снѣгъ пробиваются робкіе побѣги первыхъ травъ подъ лучами весенняго солнца…
Такое, или почти такое сравненіе мелькало у меня въ головѣ, глядя на нее, — и въ то же время, ноя и негодуя, осуждало ее мое молодое, не истрепанное еще жизнью чувство. Она утѣшится, да, — думалъ я, — а онъ, мой бѣдный Вася… сирота, какъ заранѣе назвала его Анна Васильевна, — ему что останется?…
Она между тѣмъ поднялась и попробовала итти — и не могла…
— Дайте мнѣ руку! коротко и сухо проговорила она. Я повиновался.
Она крѣпко прижалась въ моей рукѣ и кивнула мнѣ на дверь въ корридоръ.
Я повелъ ее медленно и молча; она двигалась съ трудомъ, и нервная дрожь пробѣгала то-и-дѣло по ея членамъ.
У самаго выхода на лѣстницу мы встрѣтились съ Галечкой. Она была одна и шла такъ скоро, что чуть не наткнулась на Любовь Петровну. Она тотчасъ же откинулась назадъ. низко присѣла и промолвила преувеличенно учтиво:
— Pardon, madame.
Любовь Петровна не поняла сначала.
— Bonjour, Anna, сказала она, — мы съ тобой не видались еще сегодня…
И она протянула ей руку.
— Pardon, madame, еще разъ сказала Галечка, не беря этой протянутой ей руки и проскальзывая бочкомъ мимо насъ въ корридоръ, — maman послала меня prendre des nouvelles de mon
— Ah! on m'insulte déjа ici! едва слышно проговорила Любовь Петровна, и глаза ея запылали, между тѣмъ какъ губы сжались съ выраженіемъ гордаго, злаго презрѣнія…
Несомнѣнно было, что до ушей Галечки дошло уже о томъ, что произошло сегодня ночью (какъ узнала она объ этомъ — осталось для меня навсегда тайной,), и она почитала теперь неприличнымъ сохранять близкія отношенія съ женщиной, виновною въ такомъ страшномъ скандалѣ… Но не изъ одного только приличія дѣйствовала Галечка:- злая дѣвчонка мстила за Фельзена.
Все такъ же молча спустились мы съ лѣстницы и прошли на террасу.
Визгливый голосъ Ѳомы Богдановича раздавался еще издалека оттуда.
Онъ стоялъ въ намъ спиной въ дверяхъ и топоталъ ножками, обращаясь то въ Богуну, то въ такому же круглому и лысому, какъ онъ самъ, управляющему своему Перепеленкѣ:
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
— A чую! засмѣялся въ свою очередь и Богунъ.
—
—
— Дайте намъ пройти, дядюшка, молвила Любовь Петровна. — Мы, незамѣченные имъ, пріостановились было за его спиной…
Онъ живо обернулся, увидѣлъ ее и видимо смутился…
—
Богунъ и управляющій удалились.