Забытый вопрос

Мы подошли съ нимъ въ Аннѣ Васильевнѣ. Она тяжело дышала, какъ бы послѣ долгой и утомительной работы. Да и сказать правду, перецѣловать человѣкъ восемьдесятъ въ жаркій іюльскій день — стоило любой работы.

— Ты не обѣдалъ, Вася, я тебя за столомъ не видала? спросила она, обнимая его.

— Я обѣдалъ наверху, тихо, какъ бы стыдясь, прошепталъ Вася.

— Съ отцомъ? договорила Анна Васильевна. Любовь Петровна обернулась.

— Il adore son père! примолвила она.

Что хотѣла она сказать этими словами? Лице ея уже прояснилось, синіе глаза кротко сіяли, остановившись на сынѣ, но выраженіе ихъ было загадочно; въ нихъ, показалось мнѣ, было будто сожалѣніе или тайный упрекъ. Не такъ смотрѣла на меня матушка въ иныя, счастливыя для меня минуты…

Вася поднялъ голову. Что-то неуловимое пробѣжало у него на лицѣ. Онъ взялъ руку матери и поднесъ ее въ губамъ.

— Что отецъ твой? спросила она, проводя слегка рукой по его свѣтлымъ волосамъ. И, не дожидаясь отвѣта:

— Онъ добрый мальчикъ! сказала она матушкѣ съ какою-то несвойственною ей, казалось, задумчивостью.

Но это выраженіе тотчасъ же измѣнилось. Она увидала меня. Прежнею веселою насмѣшкой заговорили ея глаза.

— Вы его уже любите, не правда-ли? спросила она, лукаво щурясь на меня и какъ бы ожидая, что я немедленно покраснѣю, между тѣмъ какъ матушка, обмѣнявшись быстрымъ взглядомъ съ Анной Васильевной, смотрѣла, слегка нахмурясь, на Любовь Петровну.

— Милая maman, подумалъ я, — ей не пріятно, что меня непремѣнно хотятъ сконфузить.

Но я не сконфузился на этотъ разъ и, не отвѣчая, наклонился только въ знакъ согласія.

— Пойдемъ, сказалъ я Васѣ,- сядемъ вмѣстѣ.

Мы усѣлись кое-какъ за нашъ маленькій столикъ. Петя, увидя Васю, налилъ вина въ только-что опорожненную имъ рюмку шампанскаго и, кивая ему головой, возгласилъ:

— За ваше здоровье, графчикъ!

— Зачѣмъ вы меня такъ зовете? Я не графчикъ! сказалъ Вася, глядя съ удивленіемъ на его раскраснѣвшееся лицо и глаза, обратившіеся въ маленькія, съ трудомъ моргавшія щелки.

— Не графчикъ! A я думалъ, графчикъ! То нехай всимъ тымъ графчикамъ лыхо буде!

И Петя взялъ Васю за руку, нѣжно посмотрѣлъ на него; лицо его приняло пресмѣшное жалобное выраженіе, и онъ неожиданно запѣлъ вполголоса стародавнюю пѣсню:

   Ой Морозе, Морозенко, славный ты козаче?

— За тобою, Морозенко, вся Украйна плаче! громко подхватилъ господинъ въ венгеркѣ, заливаясь такимъ звонкимъ хохотомъ, что онъ покрылъ собою всѣ остальные голоса, смѣхъ, восклицанія, тосты разгулявшихся гостей и что вся столовая обернулась въ нашу сторону.

— Il est impossible, ce monsieur! сказала во всеуслышаніе Любовь Петровна, обернувшись къ матушкѣ, съ безпокойствомъ смотрѣвшей на насъ.

Бѣдная Анна Васильевна вздрагивала, не отрывая глазъ отъ своей тарелки.

Угрожающимъ кустарникомъ сдвинулись густыя брови генерала Рындина. Онъ откинулся на бокъ, высматривая "невозможнаго господина". Но невозможный господинъ сидѣлъ спиной въ большому столу и, ничего не замѣчая, продолжалъ, красный какъ піонъ, пѣть пѣсню о славномъ Морозенвѣ. Генералъ обѣжалъ быстрымъ взглядомъ длинный рядъ столовъ и, остановившись на одномъ изъ офицеровъ, моргнулъ ему. Офицеръ поспѣшно всталъ, подошелъ въ начальнику, выслушалъ какое-то его приказаніе и затѣмъ, подойдя въ нашему сосѣду, сталъ шептать ему что-то на ухо. Господинъ въ венгеркѣ измѣнился въ лицѣ, быстро обернулся, встрѣтилъ полный грозы взглядъ генерала, прямо устремленный на него, и смолкъ, смолкъ внезапно, словно земля вдругъ провалилась подъ нимъ и полетѣлъ онъ головой внизъ, въ бездонный колодезь.

— Шампанское! провозгласилъ въ это время слуга, наклоняясь въ нему съ бутылкой.

— Прочь ступай, прочь! скороговоркой проговорилъ сосѣдъ, отодвигая бутылку одною рукой, а другою принимаясь какъ-то очень невинно собирать хлѣбныя крошки, разсыпанныя по скатерти.

Онъ казался такимъ жалкимъ и перепуганнымъ, что мнѣ даже сдѣлалось неловко, и я взглянулъ на генерала почти съ испугомъ.

— Посмотри, какъ онъ присмирѣлъ, несчастный! сказалъ я тихо Васѣ, указывая на сосѣда! — Хотѣлъ бы я знать, что это генералъ велѣлъ сказать ему?

— A то вѣрно, что онъ изъ-за стола велитъ его вывести. Онъ не церемонится, дядя! Привыкъ тамъ со своими солдатами! примолвилъ Вася, дернувъ плечомъ.

— Этотъ господинъ такой mal élevé! замѣтилъ я, съ удивленіемъ смотря на Васю. Мнѣ показалось, какъ будто онъ хотѣлъ оправдывать господина въ венгеркѣ.

— Да, отвѣчалъ онъ и безъ улыбки взглянулъ мнѣ въ лицо. — Но развѣ дядя здѣсь хозяинъ?

— Вѣдь онъ генералъ, Вася! воскликнулъ я. Это былъ, въ моихъ понятіяхъ, аргументъ неотразимый.

— Да, все равно, что ястребъ на маленькихъ птицъ, сказалъ онъ, откинулъ волосы отъ лица и задумался.

Я вспомнилъ разговоръ нашъ въ саду и задумался тоже. Меня поразили Васины слова…

VIII