Забытый вопрос

— Совершенно справедливо! съ легкимъ поклономъ сказалъ ей на это Фельвенъ, — но тутъ-то именно, въ этомъ одиночествѣ вдвоемъ, изолированные отъ людей, они еще болѣе, чѣмъ живя въ обществѣ, должны были бы придти къ сознанію, что "ихъ двое, а не пара", какъ сказалъ кто-то.

— Ну, извините, это уже басни! воскликнула по простотѣ, какъ выражалась Анна Васильевна, румяная и вспыльчивая Дарья Павловна.

Злобнымъ огнемъ сверкнули мгновенно глаза Фельзена, но онъ сдержался, погладилъ усы и спокойно, улыбаясь, отвѣчалъ ей медово-сладкимъ голосомъ:

— Басни для тѣхъ, кто никогда не имѣлъ случая изучать исторію…

— Mais continuez donc! капризно-повелительнымъ тономъ крикнула на него Любовь Петровна, стуча ложечкой по ceребряному подносу, какъ бы для того, чтобы Дарья Павловна не успѣла, въ свою очередь, сказать какую-нибудь колкость Фельзену.

— При этомъ безпрестанномъ соприкосновеніи двухъ натуръ, развившихся въ атмосферахъ совершенно различныхъ, должны были бы неизбѣжно происходить между ними непрестанныя недоразумѣнія, чтобы не сказать больше. На Кавказѣ, княжна Китти, подъ впечатлѣніемъ той дивной природы, чувства свободы, которою она тамъ относительно пользовалась, вдали отъ обычныхъ вліяній, могла увлечься Лучинцевымъ, его военною репутаціей, видѣть въ немъ героя, и дѣйствительно даже полюбить его. Онъ, понятно, полюбилъ ее страстно: это была первая такого рода женщина, съ которою онъ встрѣчался… Но перенесенные на положительную почву Петербурга, женатые, для обоихъ ихъ декорація страшно перемѣнилась бы. Разность ихъ взглядовъ, вкусовъ, привычекъ, — замѣтьте, привычекъ, такъ какъ въ жизни онѣ играютъ чуть не первостепенную роль, — сказывалась бы имъ каждый день, и съ каждымъ днемъ переносилась бы все тяжелѣ каждымъ изъ нихъ. Серьезные, положительные интересы, которымъ служилъ Лучинцевъ и которые, натурально, остались бы ему дороги, были бы совершенно непонятны для его жены и казались бы ей сухою, скучною прозой, отвлекающею его отъ исключительнаго міра любви, въ которомъ она мечтала бы жить, рѣшаясь идти за него замужъ. Съ другой стороны, неизысканность его манеръ, непривычка къ легкому, гостинному обмѣну мысли, пренебреженіе къ извѣстнымъ пріемамъ, незнаніе многихъ маленькихъ вещей, по которымъ узнается человѣкъ родившійся въ свѣтѣ,- все это говорило бы ей постоянно о недостаткахъ его воспитанія, о мѣщанской, на ея глаза, средѣ, изъ которой она подняла ее до себя… Она уже одного того не могла бы простить мужу, примолвилъ тономъ насмѣшки Фельзенъ, что онъ по-французски говоритъ съ грѣхомъ пополамъ и за столомъ ѣстъ съ ножа,

вспоминая, что въ Англіи за такое ужасное преступленіе ее бы съ нимъ ни въ какой фешіонабельный домъ не пустили. Лучинцевъ, съ своей стороны, когда бы прошли первые порывы страсти, все болѣе и болѣе томился бы тѣмъ, что онъ называлъ бы фривольностью своей жены, разочаровывался бы, не найдя въ ней качествъ того дѣйствительно нѣсколько мѣщанскаго идеала женщины, который могъ быть доступенъ его пониманію. Въ немъ недовольно сильно была развита эстетическая сторона, чтобъ онъ могъ простить ей недостатокъ этихъ качествъ за то изящество, которое такая женщина, какъ княжна Китти, внесла бы въ его жизнь…

— A по-вашему, позвольте освѣдомиться, мѣщанскій идеалъ, чтобы женщина была вѣрная жена и добрая мать? спросила его Дарья Павловна, со всею, повидимому, ядовитостью, на какую она только была способна.

— A хотя бы и такъ! возразилъ, нисколько не смущаясь, Фельзенъ. — Вѣрная супруга и добродѣтельная мать — это, конечно, достопохвально и притомъ очень не сложно, и даже весьма выгодно, потому что даетъ такой барынѣ право быть безгранично довольной собою и безконечно нетерпимой къ другимъ. Но вообразите себѣ, еслибы съ тѣхъ поръ, какъ міръ стоитъ, всѣ женщины до одной были бы ничѣмъ инымъ, какъ только вѣрными женами и хорошими матерями? Вѣдь люди въ своемъ развитіи не ушли бы дальше птицъ, потому что и канарейка прекраснѣйшая супруга, и курица образцовѣйшая мать!…

Всѣ разсмѣялись. Ѳома Богдановичъ, въ продолженіе всего этого разговора спавшій безмятежнѣйшимъ образомъ на стулѣ, за которымъ я стоялъ, внезапно встрепенулся и чихнулъ на весь садъ.

Общество окончательно развеселѣло. Сама Дарья Павловна отложила свою досаду на курляндскаго барона и пожелала еще послушать его "чудачествъ", причемъ въ невинности своей назвала его даже "краснобаемъ".