— Это очень жаль, сказалъ Вася:- папа будетъ скучать безъ васъ.
— Я самъ… промычалъ маіоръ, пуская клубъ дыма изъ-подъ усовъ.
— И скоро ѣдете?
— Давно пора, да вотъ… Онъ не договорилъ.
— A вмѣсто васъ эскадрономъ будетъ командовать…
Я также не договорилъ и покраснѣлъ: мнѣ внезапно представилось, что маіоръ сейчасъ же спроситъ, откуда я это знаю, и что затѣмъ, уже "de fil en aiguille", всѣмъ сдѣлается извѣстнымъ, что я вчера подслушивалъ.
Но маіоръ прямо отвѣчалъ на то, что онъ почиталъ вопросомъ.
— Штабъ-ротмистръ баронъ Фельзенъ.
— Такъ онъ остается здѣсь? проговорилъ Вася, видимо избѣгая глядѣть на отца и на меня.
"И зачѣмъ это вздумалось мнѣ напомнить"! упрекалъ я себя внутренно:- "развѣ я не понимаю, что не надо произносить имя этого человѣка предъ бѣднымъ Герасимомъ Ивановичемъ!…"
— Да, отвѣчалъ Васѣ командоръ, и какъ бы съ злорадствомъ примолвилъ:- повозится недолго!…
— A почему такъ? не могъ я удержаться спросить.
— Въ гвардію вернутъ, угрюмо и нехотя пропустилъ онъ сквозь новое облако дыма.
— Ну, и прекрасно, пусть отправляется отсюда скорѣе! воскликнулъ я и съ торжествомъ поглядѣлъ на Васю.
— Прокатиться бы вамъ еще маленечко, Герасимъ Иванычъ? спросилъ въ то же время Савелій и, не ожидая отвѣта, взялся за ручки. Колясочка двинулась, и Вася пошелъ вслѣдъ за нею.
Длинный маіоръ поднялся со скамьи.
— Вы куда? спросилъ я его. Я былъ очень сконфуженъ и чувствовалъ, что мнѣ будетъ неловко съ Васей.
Мы пошли съ командоромъ по направленію дома.
— Отчего это, скажите мнѣ, баронъ этотъ, Фельзенъ, спросилъ я его, — ходитъ въ красной фуражкѣ? Какая это форма?
— Собственная, отвѣчалъ маіоръ и, какъ видно, полагая, что сказалъ вещь очень забавную, принялся глухо и отрывисто смѣяться. Это было въ немъ такъ необыкновенно, что я поглядѣлъ на него, думая, что онъ не смѣется, а кашляетъ.
— Онъ мнѣ не нравится! объявилъ я и самъ удивился, въ къ чему это сказалъ.
— Кто это?
— A вашъ баронъ.
— Не мой, можете себѣ взять! фыркнулъ маіоръ, — точь въ точь тетушка Фелисата Борисовна.
— Онъ давно у васъ въ полку?
— Четыре мѣсяца. На каждый изъ моихъ вопросовъ отвѣтъ маіора заставлялъ себя ждать невыносимо долго. Но я упорствовалъ.
— Онъ изъ Петербурга переведенъ?
— Съ Кавказа.
— A что онъ тамъ дѣлалъ?
— Разжалованъ былъ въ солдаты.
— Въ солдаты!
Мнѣ показалось это ужаснымъ.
— Вѣдь солдатъ бьютъ! воскликнулъ я, съ отвращеніемъ думая, что такой "солдатъ" могъ полюбиться такой "волшебной красотѣ", какъ Любовь Петровна.
— Бьютъ, хладнокровно отвѣчалъ тѣмъ временемъ командоръ.
— Такъ вѣдь и его могли?…
— Нѣтъ, дворяне не подлежатъ…
Маіоръ остановился посреди аллеи, вперивъ въ меня свои неподвижные круглые глаза.
— Что это вамъ вздумалось? спросилъ онъ, вздергивая усы свои вверху, и вдругъ опять засмѣялся, но уже такъ, что можно было подумать, что онъ давится.
— Какъ же онъ вдругъ опять сдѣлался штабъ-ротмистромъ?
— За отличіе въ экспедиціи вернули чинъ по арміи.
— Такъ это правда, что онъ очень храбрый?
— Должно-быть, отрѣзалъ командоръ.
— Только онъ, кажется, очень много думаетъ о себѣ, за говорилъ я опять. Мнѣ страстно желалось, чтобы командоръ сказалъ что-нибудь дурное про Фельзена.
— Извѣстно — гвардеецъ! сказалъ онъ только.
— A развѣ гвардейцы всѣ такіе?
— Аристократы, — не нашъ братъ, армейщина темная.
Маіоръ опять остановился, вытащилъ изъ кармана кисетъ съ табакомъ, набилъ трубку и принялся курить съ новымъ ожесточеніемъ.
— Онъ вѣдь нѣмецъ? принялся я опять допрашивать.
— Кто?
— Да онъ же, этотъ баронъ.
— Изъ Курляндіи.
— A вы откуда, маіоръ?
— Изъ Костромской губерніи.
— Такъ вы не нѣмецъ?
— Такой же нѣмецъ, какъ вы жидъ, фыркнулъ онъ снова.
— Я очень радъ этому, сказалъ я.
— Чему вы рады?
— Что вы не землякъ этому господину.
— A чѣмъ онъ васъ обидѣлъ?
Я ужасно сконфузился и разсердился на этого пучеглазаго верзилу.
— Поздравляю васъ, если вы его любите! откололъ я ему "въ пику", какъ выражалась Настя, и замедлилъ шагомъ, чтобъ отстать и уйти отъ него.
— Чего мнѣ его любить? отвѣчалъ онъ на ходу, не замѣчая моего маневра. — На то есть у него женскій полъ, пробурчалъ онъ.
Я его опять догналъ.
— A женскій полъ его очень любитъ, скажите? приставалъ я въ маіору.
— Должно быть.
— Почему же должно-быть? Вѣдь не каждаго же долженъ женскій полъ любить?
— Извѣстно, не каждаго. Вотъ меня онъ уже пересталъ любить, а васъ еще не начиналъ, отвѣчалъ маіоръ, искоса смѣривъ меня взглядомъ.
— Почему же надо непремѣнно, чтобъ его любили? приставалъ я.
— Потому — все имѣетъ: изъ себя видный, воспитанъ, на всякихъ языкахъ объясняться можетъ, всякую штуку видалъ, тянулъ маіоръ, пріостанавливаясь на каждомъ словѣ. - A главное — ловокъ, шельмецъ, заключилъ онъ, вытряхивая на руку золу изъ своей потухшей трубки.
— И это по-вашему хорошо? воскликнулъ я съ негодованіемъ.
— Что хорошо?
— То, что онъ… "Не могу я однако сказать ему, что этотъ противный баронъ хочетъ свести съ ума мать Васи!" подумалъ я и замолчалъ.
Маіоръ пристально взглянулъ на меня и словно прочиталъ мысль мою на моемъ лицѣ.
— И не то еще бываетъ, молодой человѣкъ, — ничего съ этимъ не подѣлаешь!… A вы съ сынкомъ-то подружились? спросилъ онъ.