Читаем Забытый вопрос полностью

Она поднялась вся вдругъ, и бѣлая, какъ чайка, въ своемъ кисейномъ платьѣ вспорхнула съ мѣста и исчезла за стеклянными дверьми большой залы. Все общество поднялось за нею. Ѳома Богдановичъ встрепенулся и загоготалъ тотчасъ же, всѣхъ допрашивая, не послать-ли за его пѣвчими. Но Дарья Павловна объявила ему, что баронъ обѣщалъ имъ пѣть, и что надо было бы послать не за пѣвчими, а за "музыкантомъ". Ѳома Богдановичъ немедленно побѣжалъ самъ отыскивать Булкенфресса.

Я ушелъ наверхъ, никѣмъ не замѣченный.

XVI

"Хитрый онъ и прожженый, и всю эху женскую науку какъ по книгамъ прошелъ", повторялъ я, взбираясь по лѣстницѣ, вчерашнія слова Анны Васильевны. И я себѣ говорилъ, что она права, что онъ и хитрый, и "прожженый", и что командоръ, который служитъ съ нимъ въ одномъ полку, также отзывается о немъ, что онъ "ловокъ шельмецъ", и… и не зналъ, какъ согласить это съ новымъ впечатлѣніемъ, съ какимъ я уходилъ съ террасы. Давно-ли я его такъ ненавидѣлъ, и не подалъ ли онъ мнѣ сейчасъ же новый поводъ въ этому! Развѣ я хорошо не понималъ, что все, что сказано было имъ, сказано было лишь для того, чтобы произвести впечатлѣніе на одну женщину, — онъ не даромъ разсчитывалъ на "жадность впечатлѣній" женщинъ, — и эта женщина — мать Васи, моего друга, который такъ страдаетъ отъ того именно, что Фельзенъ производитъ "впечатлѣніе" на его мать; развѣ онъ, этотъ дерзкій человѣкъ, не говорилъ, что "обязанность каждой женщины давать счастье": вѣдь это прямо значитъ, что она должна полюбить

его, то-есть забыть своего "законнаго" мужа, сдѣлать "грѣхъ, большой грѣхъ", какъ справедливо сказала добрая Анна Васильевна; развѣ онъ нарочно не говорилъ о ревности и "эгоистической страсти", чтобы припомнить Любови Петровнѣ то время, когда, несчастный теперь, немощный Герасимъ Ивановичъ "пугалъ ее ревностью, пугалъ и ласками своими"? И онъ
произвелъ то впечатлѣніе, какое желалъ: ей было такъ тяжело это припоминаніе ея прошлой "погибшей", какъ онъ выражался, жизни, что она даже не могла слушать далѣе, вскочила и ушла, и даже, показалось мнѣ, когда она пробѣжала мимо меня и ея лицо освѣтилось на порогѣ большой залы хлынувшимъ на нее оттуда свѣтомъ лампъ, ушла съ покраснѣвшими отъ слезъ глазами…

Все это я говорилъ себѣ и между тѣмъ никакъ не могъ найти внутри себя того прежняго чувства ненависти и отвращенія къ нему. Онъ такъ хорошо говорилъ и казался такимъ убѣжденнымъ въ томъ, что онъ говорилъ, и такимъ при томъ образованнымъ, si lettré, какъ выражается m-r Керети, когда очень хвалитъ кого-либо изъ своихъ французскихъ писателей; всѣ остальные вокругъ него казались такими мелкими; я увѣренъ, никто изъ нихъ не понималъ того, что онъ говоритъ, и только слушали, разинувъ рты, а онъ какъ орелъ парилъ надъ ними… Одна Любовь Петровна понимала его, потому что онъ и она люди другаго "кружка", чѣмъ какая-нибудь Дарья Павловна, или этотъ смѣшной поручивъ Трухачевъ со своими "мыслями". "осмѣлюсь сказать" и "восхитительными дамами". Она слушала его такъ внимательно. сосредоточенно, сочувственно, потому что онъ говорилъ на обычномъ, понятномъ ей языкѣ и такія вещи, которыя нравились не ей одной, а всѣмъ, даже этой самой Дарьѣ Павловнѣ, которая сначала такъ съ нимъ спорила и кончила тѣмъ, что отъ восхищенія чуть на шею ему не бросилась. Сама Дарья Павловна слыветъ у насъ хорошенькою: она такая живая, кругленькая, съ такими полными бѣлыми руками, которыя у ней всегда открыты по-локоть; и она "дѣлаетъ ему глазки" и щуритъ ихъ и жеманится, чтобы только какъ-нибудь понравиться ему. Но онъ гордый, онъ не хочетъ и смотрѣть на нее, потому что такой человѣкъ, какъ онъ, не можетъ любить такихъ mauvais genre женщинъ, какъ Дарья Павловна, которая рѣшается брякнуть ему въ глаза, что онъ говоритъ "волшебно сладкимъ голосомъ" и тому подобное; онъ можетъ любить только такую женщину, какова Любовь Петровна; онъ подразумѣвалъ ее, когда говорилъ, что "любовь иной женщины есть высшее блаженство, какое можетъ на этой землѣ выпасть на долю человѣку"; онъ ее сравнивалъ съ альпійскою розой, которая съ неприступной высоты смотритъ, прекрасная и холодная, на тѣхъ, кто, пренебрегая жизнью, взбирается по опаснымъ, до неба восходящимъ горамъ въ надеждѣ добыть ее. И какъ мнѣ нравилось это сравненіе Любови Петровны съ альпійскою розой! Именно она такая, rose des Alpes, перевелъ я, вспоминая что сестра Настя играла очень хорошенькую пьеску съ швейцарскимъ мотивомъ, которая такъ и называлась rose des Alpes, вспоминая и самый этотъ мотивъ и начиная его пѣть въ головѣ. Онъ ее любитъ, продолжалъ я разсуждать между тѣмъ; онъ за любовь ея готовъ отдать свою жизнь, — но онъ развѣ виноватъ, развѣ онъ можетъ идти противъ себя, противъ своего сердца, да развѣ можетъ кто-либо видѣть ее и не полюбить — да развѣ я самъ?…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рецензии
Рецензии

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В пятый, девятый том вошли Рецензии 1863 — 1883 гг., из других редакций.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное