Забытый вопрос

Но тутъ мнѣ вдругъ вспомнился Вася и весь нашъ утренній съ нимъ разговоръ… и я остановился на лѣстницѣ, опустивъ голову, не зная куда идти, потому что чувствовалъ, что не выдержу перваго взгляда строгихъ, "безгрѣшныхъ" глазъ Вася и выдамъ себя ему съ перваго раза со всѣми со своими "мерзкими мыслями"…

— Куда же идти? спрашивалъ я себя, стоя средь нрава на лѣстницѣ,- внизъ ко всѣмъ? Ни за что въ свѣтѣ! — Не провѣдать-ли Леву? Но онъ, вѣрно, еще не вернулся изъ Селища, куда онъ, успѣла сказать мнѣ на террасѣ миссъ Пинкъ, отправился съ Керети къ Опицкимъ…

— Что же тамъ остановился? раздался вдругъ прямо надо мной голосъ Васи.

Это было такъ неожиданно, что я весь вздрогнулъ.

— A ты что тутъ дѣлаешь? едва перемогъ я себя.

— Жду огня! намъ до сихъ поръ не приносили.

"И слава Богу, что не приносили до сихъ поръ", подумалъ я и спросилъ:

— A какъ это ты меня въ темнотѣ узналъ?

— У меня глаза какъ у кошки и ночью видятъ, отвѣчалъ смѣясь Вася.

— Вы давно вернулись изъ саду?

— Давно; папа успѣлъ опять заснуть и скоро проснется. Скоро десять часовъ, я полагаю. A ты внизу былъ, на террасѣ?

Я стоялъ уже возлѣ него, на площадкѣ, и мнѣ казалось, что у него дѣйствительно кошачьи глаза, что онъ меня насквозь видитъ.

— Вотъ видишь, Вася, началъ я, — когда ты съ твоимъ папа поѣхали, я пошелъ съ командоромъ, съ этимъ маіоромъ, то-есть… Ну, потомъ онъ ушелъ къ себѣ, на село, а я пошелъ прямо по аллеѣ и вышелъ къ террасѣ, а тутъ Ѳома Богданычъ увидѣлъ меня и удержалъ…

— Къ чему же ты это мнѣ все объясняешь, Борисъ? сказалъ Вася. — Ты точно извиняешься. Развѣ ты не воленъ идти, оставаться, уходить, какъ тебѣ вздумается? Я не твой Керети, который, можетъ быть, требуетъ отъ тебя отчета въ каждомъ изъ твоихъ дѣйствій.

— Какъ же! Стану я ему давать отчетъ! храбро воскликнулъ я, уколотый такимъ предположеніемъ.

— Такъ тѣмъ менѣе, сказалъ онъ съ новымъ смѣхомъ, — обязанъ ты давать его мнѣ. Какой ты забавный, Борисъ!.. A теперь куда ты намѣренъ?

Онъ, слѣдовательно, не ожидалъ меня, даже не приглашалъ къ себѣ! Мнѣ представилось, что все это сіяющее небо дружбы, о которомъ я такъ мечталъ въ Тихихъ-Водахъ, обвалилось вдругъ, и я словно остался одинъ, круглый сирота на свѣтѣ…

— Я хотѣлъ къ тебѣ… но я, можетъ быть, тебѣ помѣшаю, съ трудомъ проговорилъ я, чувствуя, что готовъ разнюниться самымъ постыднымъ образомъ.

— Я занимался, отвѣчалъ онъ, — днемъ не успѣваешь, такъ я всегда въ эту пору… Но все равно, пойдемъ ко мнѣ!

— Зачѣмъ же, я не хочу тебѣ мѣшать, повторялъ я. Ощущеніе, что я какъ будто остался круглымъ сиротой, еще усилилось отъ того, что онъ теперь, казалось мнѣ, только изъ жалости, потому что мнѣ дѣваться некуда, рѣшается пустить меня къ себѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ, пойдемъ! говорилъ Вася.

Савелій показался съ лампой на лѣстницѣ.

"Не хочу, чтобъ они замѣтили мое глупое лицо!" И во избѣжаніе такого срама я поспѣшилъ пройти первый въ комнату Васи.

Онъ дѣйствительно занимался предъ моимъ приходомъ. На его столѣ лежалъ раскрытый томъ Всеобщей Исторіи Геерена на нѣмецкомъ языкѣ и тетрадь съ надписанной страницей русскаго перевода.

— Ну садись, гость будешь, сказалъ онъ мнѣ съ улыбкой.

— Да, именно, гость — и только гость! печально молвилъ я себѣ:- все кончено!…

Мы оба помолчали:

— Ты что-то невеселъ вернулся снизу? началѣ Вася, но въ голосѣ его не слышалось мнѣ того участія, съ какимъ бы я непремѣнно сдѣлалъ ему такой вопросъ, еслибъ былъ на его мѣстѣ, а онъ на моемъ. — Что тамъ, много народу? спросилъ онъ, не дождавшись даже, моего отвѣта.

— Очень много, офицеры разные, дамы…

— Каждый день то же, замѣтилъ онъ, шевельнувъ плечомъ.

— Да, Анна Васильевна говоритъ, что у нихъ вѣчная ярмарка. Ѳома Богданычъ безъ этого жить не можетъ.

— Очень онъ ужь добръ и гостепріименъ, сказалъ Вася, — а люди пользуются… И что же тамъ дѣлали? спросилъ онъ опять.

— Такъ, разговаривали, отвѣчалъ я, — стараясь избѣжать его взгляда и принимаясь для этого разсматривать давно знакомую мнѣ картину, висѣвшую на стѣнѣ этой бывшей Галечкиной спальни и изображавшую святую Елисавету, королеву венгерскую, на колѣняхъ предъ больнымъ нищимъ, которому она перевязываетъ рану на ногѣ.

— И разговоръ интересный? продолжалъ между тѣмъ Вася.

— Такъ себѣ…

Мнѣ становилось очень неловко.

— Или это секретъ?

Насмѣшка звучала въ его голосѣ. Я обернулся къ нему.

— Какой же можетъ быть тутъ секретъ, Вася! жалобно проговорилъ я.

— Потому что ты такъ неохотно отвѣчаешь… Прости меня, Борисъ! молвилъ онъ неожиданно, протягивая мнѣ руку: — я точно допытываю тебя…

— Нѣтъ, Вася, нѣтъ, нисколько, я и не думалъ… Мнѣ стало легче отъ его ласковыхъ словъ.- A насчетъ разговора…

— Я знаю, о чемъ говорили, не далъ онъ мнѣ кончить, и какая-то горькая и вмѣстѣ съ тѣмъ презрительная усмѣшка сложилась на его губахъ, — про чувство, про любовь…

— Да, ты отгадалъ!

— Я знаю, повторилъ онъ, — и скажу тебѣ напередъ, что говорилъ, вѣрно, все одинъ, а другіе только слушали, да поддакивали.

— Да, почти такъ, это правда. Говорилъ все этотъ офицеръ, баронъ…