Зачарованная величина

Мария Самбрано ^{23}

Мария стала такой бестелесной,что разом видишь еев Швейцарии, в Риме, в Гаване.Вместе с Араселией не страшен ни зной, ни холод.С ней повсюду кошки,оскопленные, распаленные,пружинистые привиденья Бодлера ^{24},и до того неотступно смотрят,что смущенной Марии приходится брать перо.Я слышал, как она разговаривает со всеми —                                             от Платона до Гуссерля —в самые разные дни, разделенные горными пиками,и заканчивает мексиканским корридо ^{25}.Ионийские гребешки Средиземноморья,кошки с их излюбленным словом «как»,соединяющим, по верованиям египтян,

неразрывной метафорой всё на свете,что-то шептали ей на ухо,а тем временем Арасели выкладывала магический кругиз двенадцати кошек, двенадцати знаков зодиака,ждущих своей минуты,чтобы пропеть псалом из египетской «Книги мертвых» ^{26}.И Мария теперь для менявроде сивиллы, —к ней подходишь с оглядкой,ожидая услышать голос земных глубини небес эмпирея,которые много выше зримого неба.Переживая, предчувствуя ее облачное прибытье,ты как будто вздымаешь чашу винаи окунаешься в животворную гущу.Она снова может уехать,рука об руку с Арасели,но всегда возвратится прыгучим зайчиком света.

Мама ^{27}

Я опять увидел мамино лицо.А вокруг была ночь, и она врез алась в другую —ту, где я спал.Ночь двигалась и замирала, —то ли косящий нож, то ли крепнущий вихрь, —но сон проходил мимо ночи.Все устремлялось кверху,где ты о чем-то шепталасьс маленьким крабом,и я понимал, понимал по твоей улыбке,что ты затем и пришла —подарить мне его,а я бы смотрел, как забавно он семенит,или сажал его в кучку горячей муки.Маисовый початок с молочными зубами ребенка,ящик стола с серебристыми мурашами.Ящик стола — змея

толщиною в руку, выгибающаядвуострый язык старинныхчасов, этой жуткойпотешной трещотки.Ты переступила пороги закрыла глаза мне, чтоб я тебя сразу узнал,пока тело уже цепенеет,затекая, немеяпод легким грузом дождяили шторы, окутавшей арфу.Вместе с полной лунойво дворе собрались и другие                    приглашенные звезды.Твой обычный маршрут был само                    милосердье и чудо.Ты повернулась к двери,еще оставаясь с нами,словно кто-то вступил в разговор,

а потом засмеялсяи проскользнул между дверьюи оставшимся,будто уже уходя, но вдруг передумав.Этот оставшийся был, наверное, Бог,а может быть, я,а может быть, стертый с земли особняки в нем на своей деревянной лошадке,                    может быть, я.Кто-то рядом со мноюдыханьем удерживал тень,уцепившуюся за риф, за округлую пустоту.Ты сводилась теперьк летучей полоске металла,окаймленного кратким огнем,к дымке над утреннейчашечкой кофе,к волоску.