Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

С голосом/речью неразрывно связан четвертый жанровый признак рассказов из крестьянского быта – изображение крестьянского мышления (в частности, сознания)

. Как уже не раз подчеркивалось, его репрезентация была возможна, за редкими исключениями, в аукториальном/гетеродиегетическом типе повествования. В нашем корпусе тексты такого рода составляют 58,2% (134 из 230), т. е. почти 60%, что вполне представительно и явно не маргинально для жанра. Более того, многие канонические тексты, оказавшие сильное влияние на традицию, принадлежат к этой линии – «Бедная Лиза» Карамзина, «Мешок с золотом» Полевого, рассказы Григоровича, «Муму» и «Постоялый двор» Тургенева, рассказы Михайлова и Л. Н. Толстого. В главе 3 была представлена нарратологическая модель крестьянской субъективности, в рамках которой я предлагаю анализировать повествовательную технику репрезентации крестьян. Описав многообразные средства конструирования субъективности на материале «Деревни» Григоровича, в этой главе я сосредоточусь лишь на феномене мышления и покажу, как на протяжении 70 лет развития жанра рассказа из крестьянского быта менялся режим его изображения. Панорамная картина призвана, с одной стороны, дополнить единичные канонические тексты более обширным списком интересных с точки зрения развития этой техники, а с другой – продемонстрировать широкое распространение различных форм репрезентации мысли и эмоций в текстах о крестьянах. Этот факт должен существенно скорректировать доминирующий в современной науке взгляд на небыстрое и, как считается, робкое развитие несобственно-прямой речи/мысли в русской прозе лишь начиная с 1840‐х гг.[493]

На самом деле крестьянское мышление, в котором авторы видели серьезное эстетическое препятствие на пути полного овладения внутренним миром персонажей на заре реализма, несомненно ускорило распространение техники прозрачного мышления в романной прозе[494]

.

Если сжато формулировать вектор эволюции в репрезентации процессов мышления в прозе о крестьянах, то его можно свести к следующему. В то время как в эпоху сентиментальных пасторалей Карамзина и его последователей сознание и мышление крестьян не представляли для писателей познавательной проблемы и в «Бедной Лизе» нарратор имеет неограниченный доступ в мысли и чувства протагонистки, складывание жанровой поэтики рассказа из крестьянского быта и смена доминирующей модальности на антиидиллическую поставили перед писателями острый вопрос: как изображать закрытое и отличное от образованной элиты мышление крестьян?

Бурное развитие этнографии и других наук о человеке в 1840‐е гг. лишь подогрело интерес и привело к возникновению модного тезиса об инаковости крестьянского образа мыслей. Одновременно реалистические повествовательные конвенции требовали от писателей все более сложной техники передачи чувств и мыслей героев, которая уже была апробирована на дворянах в прозе 1830–1840‐х гг. Оказалось, однако, что это далеко не просто, поскольку, согласно наблюдениям критиков, философов и этнографов того времени, крестьяне якобы не обладали столь же развитыми интеллектуальными способностями, как образованные классы, и почти не были способны к рефлексии. Одними из первых эту «инаковость» крестьянского сознания попытались воплотить Полевой, догадавшийся использовать паралипсис, и Григорович, расщепивший внутренний мир (или субъективность) героини на чувства и мысли. Если первые изображаются как доступные для «чтения» и пересказа нарратором, то вторые оказываются в лучшем случае полупрозрачными, а в основном – непрозрачными. Это позволяет нарратору конструировать убедительную картину внутреннего мира женщины через описание страданий, аффектов и боли. Та же асимметричная репрезентация чувств и мыслей (последние непрозрачны) характерна и для знаменитой повести Тургенева «Муму», в которой эта техника доведена, на первый взгляд, до предела: протагонистом выступает глухонемой Герасим, в мысли которого нарратор не может проникнуть, потому что герой не говорит[495]. Однако способность «чувствовать» повествователь за Герасимом все же оставляет (несколько раз встречается глагол «чувствовал») – вероятно, потому, что создать текст без хотя бы минимального экскурса в сознание героя в рамках реалистических конвенций было бы невозможно. В другой известной повести из крестьянского быта, «Постоялый двор», Тургенев, напротив, впервые в своем творчестве конструирует субъективность крестьянина Акима через проникновение в его сознание посредством передачи прямой мысли и пересказа мыслительных актов.