Когда пространный бланк был заполнен, чиновник сложил его и внезапно превратился в человека, разговорчивого и страдающего от жажды, а когда оная была утолена, еще и в покровительственного. Ему втемяшилось в голову, что под нашей грубой одеждой и слоем грязи скрываются два чокнутых богатых аристократа, вполне достойные протеже для столь высокого должностного лица. Он настоял, чтобы мы взяли подушки и отнесли к нему домой сушиться, и, чтобы избавиться от него, мы согласились. К тому же мы все вымокли, проголодались и давно мечтали умыться. Таможенник наконец ушел, и мы припрятали карты и журнал. Но не удалось нам покончить с ужином, как он вернулся, на этот раз в мундире почтмейстера, и отконвоировал нас вместе с подушками по темной и грязной дороге в свой домик неподалеку от пристани. По пути к нему нам пришлось пересечь небольшой мост, перекинутый над небольшой речушкой, перегороженной шлюзом, как мы и предполагали.
Чиновник продемонстрировал добычу жене, которая при виде высокопоставленных иностранцев растерялась и приняла у нас подушки едва не с благоговением. Затем нас препроводили в гастхаус[63]
, где представили деревенской общественности, с которой мы повели беседу про уток и погоду. Никто не принимал нас всерьез, и никогда я еще не чувствовал себя так глупо в роли заговорщика. Наш приятель, оказавшийся несносным болтуном, пользовался огромным влиянием в этом крошечном порту, почти единственным посетителем которого являлся лангеогский пакетбот – галиот, снующий между островом и материком, согласно приливу. Также несколько лихтеров с кирпичом и другими товарами пришли по реке, их предстояло отбуксировать на острова. Два часа из двенадцати воды в гавани оставалось от пяти до семи футов! Герр Шенкель проводил нас до яхты, которую мы нашли мирно влипшей в грязь, и откланялся. Дэвис говорит, что тут воняет портом и ему не под силу заснуть – он уже думает, как поскорее улизнуть отсюда. Но местные жители убедили нас, что под парусами и при сильном северо-восточном ветре такое невозможно – канал слишком узок для лавировки. Я, со своей стороны, сильно рад оказаться в своего рода порту после двух недель в море. Здесь не надо заботиться о приливах, якорях, ударах о грунт или качке. И на завтрак свежее молоко!»Глава XVI
Коммандер фон Брюнинг
Продолжу свою историю в повествовательной форме.
В десять часов утра девятнадцатого после долгого и приятного сна я был разбужен голосом Дэвиса снаружи, громко изъяснявшегося с кем-то на своем непередаваемом немецком. Выглянув прямо в пижаме на улицу, я увидел его беседующим на причале с мужчиной в длинном макинтоше и флотской фуражке с золотой тесьмой. У него были аккуратно подстриженная каштановая борода, красивое умное лицо и энергичные манеры. На улице стоял холод и моросил дождь.
Собеседники заметили меня.
– Привет, Каррузерс! – воскликнул Дэвис. – Это коммандер фон Брюнинг с «Блица». А это майнер фройнд Каррузерс.
Дэвису никак не давались глухие согласные на конце немецких слов.
Коммандер широко улыбнулся мне. Я кивнул в ответ непричесанной головой, подумал на миг, что вся наша затея – сущая нелепица, и сконфузился от собственной неряшливости и глупости. Нырнув вниз, я слышал, как они прощаются, и вскоре Дэвис поднялся на борт.
– Мы встречаемся с ним в двенадцать в гостинице, чтобы поговорить, – сказал он.
Мой друг сообщил, что паровой катер с «Блица» пришел с приливом, а их встреча с фон Брюнингом произошла в гостинице, куда он, Дэвис, заглянул за покупками. Затем в гавань вошел и «Корморан», ошвартовавшись рядом. Стало совершенно очевидно, что последний следил за нами, поддерживая связь с «Блицем», и оба воспользовались тем, что мы закупорены в Бензерзиле, чтобы хорошенько прощупать нас. Что еще? Практически ничего. Фон Брюнинг с радостным изумлением приветствовал Дэвиса и сказал, что все гадал вчера, не «Дульчибелла» ли стоит на якоре за Лангеогом? Мой друг сообщил немцу, что мы покинули Балтику и оказались тут на пути домой, заглянув на острова в поисках укрытия от непогоды.
– Что, если он придет сюда и потребует предъявить журнал? – спросил я.
– Предъявим, – ответил Дэвис. – Все равно эта затея с прятками совершенно пустая. Но мне не по себе от будущей беседы. О чем говорить? Я не силен в таких вещах.