По сути, на этом активные боевые действия и закончились – московские стрельцы уверенно удерживали Оку и вытеснили татар с украин, однако последовать за ними в поле не решались. Там татары были в своей стихии и всегда готовы были завязать бой на выгодных для них условиях. Однако и татары уже не могли без существенного численного превосходства не только форсировать Оку, но и безнаказанно бесчинствовать на пограничных землях – украинах. «Князь великий воеводам своим за ними ходить не велел того ради, что множество людей татарских, а велел воеводам своим стоять у Оки-реки на берегу». Интересно отметить места, где, по свидетельству летописца, московские воеводы уверенно громили татар – «не в одном месте в загонах, и у кошев, и на перелазах» – там, где войско крымцев было стеснено в маневренности и скорости передвижения, а значит, не могло в полной мере использовать свои традиционно выигрышные тактико-технические особенности.
Так постепенно, исподволь, достигался военный паритет Крыма и Москвы, которая все увереннее защищала свои рубежи. Впрочем, до окончательного обеспечения безопасности не только украин, но даже самой Москвы от татар было еще далеко, а о каком-либо относительно успешном походе на неприятельскую территорию – в Крым – и вовсе не могло быть и речи. Тем более, что общее геополитическое положение Московского государства в это время ухудшалось – с запада наседала Литва, а в Казани в сентябре 1535 г. был убит московский ставленник «князь Яналей» (Джан-Али) и казанцы призвали к себе на правление заклятого врага Москвы Сафу Герая.
Когда же московские бояре, правившие от имени малолетнего Ивана IV, попытались вновь вернуть себе Казань и стали готовиться к новому казанскому походу, Сахиб Герай грозно предупредил московитов о том, что в случае нападения на Казанское ханство обидчикам придется иметь дело лично с ним и его несокрушимым многочисленным крымским войском. «Казань – мой престол и моя земля», – заявил он, требуя от Москвы незамедлительно признать Сафу Герая законным правителем и заключить с ним мир. «Ты не знаешь меня и думаешь, что я такой же, как мои предшественники, – особо подчеркивал крымский хан, обращаясь к малолетнему московскому князю, – но я пойду на тебя… И пойду я не тайно – не говори потом, что я, как Мехмед Герай, пришел без предупреждения».
Свои угрозы хан подкреплял относительно незначительными до поры до времени вторжениями. Походы крымцев носили скорее беспокоящий характер, нежели претендовали на серьезный военный разгром московского войска и опустошение государства. Московиты относительно легко отбивали эти средние чапулы, преследовавшие не столько политические, сколько сугубо экономические задачи – награбить добра и захватить полон. Однако при этом ими успешно решалась также задача отвлечения существенных сил московитов от возможного вторжения в пределы Казанского ханства.
Так, в апреле 1536 г. «приходили татары азовцы и крымцы многие люди под город под Белев. И великого князя воевода и наместник белевский с детьми боярскими на них из города вышли, татар от города отбили и многих побили, а иных переимали». Летом 1536 г. «приходили крымские люди на украину, на Рязанские места», но также были отбиты. В 1537 г. «имали татары Тульскую украину. Тогда же убили князя Василия Веригина-Волконского. Того же лета татары приходили в Одоев, пришли под город вечером, а рано утром прочь отошли».
Наконец, всего месяц спустя после заключения 27 сентября 1539 г. шертной грамоты о мире с Крымским ханством, в октябре того же года «приходил Имин-царевич с многими людьми крымскими на Каширские места. И в то время вышел из Рязани великого князя воевода Семен Иванович Микулинский и пришел под крымских людей, языков поимал и к великому князю на Москву прислал, а иных в загонах татар побил. А царевич много попленил за небреженье наше». Это, впрочем, были всего лишь незначительные эпизоды военных набегов крымцев, совершенно померкшие в источниках и народной памяти на фоне грандиозного вторжения 1541 г.
Заключив на время шаткий мир с Москвой, крымский хан готовил очередное крупное военное вторжение в ее пределы, которое должно было стать настоящей карательной экспедицией против не в меру самостоятельного, распоясавшегося, по мнению правителя Великого Улуса, подданного – московского князя. Тучи над Москвой сгущались все сильнее, и было понятно, что следует готовиться к очередному крупному вторжению из Крыма. Московиты, в свою очередь, не оставляли планов покорить Казань, тем самым давая крымскому хану и причину, и повод для вторжения.
В такой обстановке осенью 1540 г. в Крымском ханстве был оглашен ханский приказ собираться в великий поход на Москву, столь же значительный по своим масштабам, как и недоброй для московитов памяти вторжение 1521 г. Польский король Сигизмунд с чувством глубокого удовлетворения писал, что осенью 1540 г. крымский хан Сахиб Герай «присягу учинил, хочет весной со всем войском своим пойти на Москву».