Эдикт Константина был именно тем средством, которое позволило скачкам на ипподроме стать не просто спортивно-развлекательным мероприятием, но приобрести сугубо политические функции, а клубам болельщиков отдельных команд сложиться в своеобразные политические партии. Благодаря эдикту жители бывшего Византия приобретали права и прерогативы горожан Константинополя – резиденции императора и новой столицы империи. При этом, как можно видеть из источников, правом аккламаций активно пользовались и в других важнейших мегаполисах империи, прежде всего в сирийской Антиохии и египетской Александрии.
Впрочем, реальное значение выкриков на ипподроме не стоит переоценивать – во многом аккламации являлись определенной фикцией народной власти. Как у представителей власти, так и у заинтересованных богачей была возможность нанять ловких горлодеров, которые должны были в нужный момент направить восклицания собравшейся толпы в правильное русло. Ритор Либаний выпустил немало осуждающих инвектив в сторону таких заводил-клакёров, не отрицая при этом их влияние на настроения народа: «У тех, кто возглашает славословия правителям, у тех сила! Они властвуют над массою простых людей благодаря мощи своих голосов. И этот народ мечет громы и молнии, на кого пожелает, и тем приходится плохо». Призывы обычно касались порицания или восхваления тех или иных должностных лиц, либо иных требований политического характера. Их старались выразить в краткой хлесткой и легко запоминающейся фразе или речевке, которую подхватывали болельщики, если она действительно им нравилась. «Многая лета императору!», «Василевс, изобилие городу!», «Другого императора ромеям!», «Правоверного василевса вселенной!», «Честных архонтов вселенной!», «Доносчиков гони вон!», «Выгони вон вора – городского эпарха!» – такие возгласы были весьма типичными и легко подхватывались толпой. Как отмечал уже упомянутый Феодор Вальсамон, пользуясь правом свободного выражения своих настроений «во время ристаний граждане изрыгали перед лицом царя бесстыдные речи».
В целом димы как спортивные объединения болельщиков охватывали все слои населения – от очень зажиточных представителей знати, чиновничества, купечества и землевладельцев до многочисленных городских бедняков. Именно последние составляли основной контингент каждой из цирковых факций. В то же время во главе каждого объединения стояли руководящие группы богатых спонсоров, содержавших спортивное хозяйство партий в промежутках между играми. Именно на средства этих богачей содержалось как постоянное оборудование каждой из партий, необходимое для зрелищ, так и его разнообразная и весьма значительная по количеству обслуга. По словам Прокопия Кесарийского, в VI в. именно зрелища «многим, почти бесчисленному количеству, давали пропитание». Порой богатые фанаты жертвовали на свой клуб значительную часть, а то и все свое состояние. Поначалу членом одной из партий становился и сам император, выказывая ей особое внимание и поддержку, со временем, однако, правители, симпатизируя достаточно явно одной из факций, официально придерживались нейтралитета в их спортивной и околоспортивной борьбе.
Основной состав каждой из партий – низы болельщиков – были весьма близки по социальному положению, однако спортивная, состязательная природа ипподрома способствовала разделению имевшего общие интересы простонародья на соперничающие между собой вплоть до вражды и открытых стычек объединения. Властям Византии, унаследовавшим римский принцип «разделяй и властвуй!», именно зрелища на ипподроме позволяли разобщить неспокойный городской плебс и, противопоставляя одну спортивную факцию другой, затруднить, а в идеале исключить возможность совместного их выступления против государства. Ученик Иоанна Златоуста, Исидор Пелусиот, отмечал в своих письмах, что именно зрелища, при всей их греховности, являются также и благом, поскольку отвлекают неспокойных горожан от мятежных замыслов: «Те, которые вначале внесли в города смертоносное наслаждение, дошли до этого по основательной причине. Они, усматривая, что жители городов нередко задумывают нечто отважное, признав нужным в самом основании пресечь корень мятежа и не допускать правителей до необходимости вести двойную войну – и внешнюю, и внутреннюю, – изобрели и устроили это самое занятие, чтобы дать им повод к борьбе, которая сильно истощила бы раздражительность в людях. Таково постоянное соперничество конями таких людей, которые, может быть, придумали бы и худшее». Таким образом, околоспортивные страсти стали предохранительными клапанами, не дававшими доводить до народных восстаний, позволявшими понемногу стравливать пар народного недовольства, грозившего социальным взрывом государственной машины.