Загадочный Петербург. Призраки великого города

Примерно в те же времена другой вещун по звездам предсказал страшный пожар в том городе, где обитал. В назначенный день не загорелась даже паршивая собачья конура. Опять-таки спасая непогрешимость астрологии, звездочет запасся всем необходимым и отправился поджигать город, но, едва приступил к делу, был пойман бдительными земляками и вскоре препровожден к высокому помосту, на котором поигрывал большущим топором здоровенный дядька в красном колпаке с прорезями для глаз…

Пожалуй, на этом следует и закончить затянувшуюся присказку и перейти к Петербургу. В дальнейшем историко-философических отступлений я постараюсь избегать (ну почти). Но сначала – еще одно необходимое уточнение.

Многое из того, о чем я буду рассказывать, твердых документальных подтверждений не имеет. Однако я писал не ученый труд, а книгу о том таинственном, непознанном, загадочном, что неразрывно связано с историей Петербурга, с его жителями – как ничем не примечательными, так и нешуточными знаменитостями. Если вновь применить насквозь материалистическую теорию вероятности, выйдет, что многое из того, о чем я буду рассказывать, – классические «городские легенды», какими богат любой достаточно старый и большой город. Однако согласно той же самой теории вероятности часть этих событий и явлений не имеют никакого отношения к сказкам и легендам. Вычислить точную пропорцию того и другого я не в состоянии – да и никто не в состоянии.

В домах современной постройки домовые не живут – зато в деревнях и старых зданиях (да и новых деревенских домах, построенных на месте старинных изб) возможны самые неожиданные встречи. По улицам современных городов, построенных на памяти тех, кто и сейчас там живет, призраки не появляются, поскольку у таких городов, часто возведенных на том месте, где в прошлые столетия (точнее, тысячелетия) простирались лишь дремучие леса или дикое поле, у новых городов попросту нет истории и старины. Призракам взяться элементарно неоткуда. Другое дело – те города, где старины достаточно.

Итак, мы отправляемся в XVIII век – шалое, причудливо противоречивое, карнавальное, жестокое столетие, быть может, самое причудливое в европейской истории. Потому что ни раньше, ни после не существовало бок о бок самое, казалось бы, несовместимое, причем в массовом порядке. В одном уголке Европы совершали великие научные открытия и делали изобретения, определившие историю столетия девятнадцатого. В другом – писали талантливые романы и стихи. В третьем – теснились в толпе, отпихивая друг друга, покупатели эликсира бессмертия и любовного напитка. В четвертом – в тускло освещенных факелами застенках людей пытали с первобытной жестокостью. Причем сплошь и рядом все это, вместе взятое, происходило в одной и той же стране. Век войн, век уходящего в прошлое самовластия монархов, век просвещения и диких суеверий, век галантности и жестокости.

И к людям часто являлись призраки.

Глава 2. Тени Петербурга

Без зеркала

Восемнадцатый век российской истории часто и серьезные историки называют «бабьим царством». С чьей легкой руки это определение накрепко к нему пристало, уже пожалуй что и не определить. Но истории оно отвечает как нельзя лучше. Почти четверть века в его начале пришлась на царствование Петра I. Неполные четыре года в конце – Павел I. Только два с половиной года на престоле пробыл юный император Петр II, вовсе уж недолгое царствование ожидало Петра III – каких-то три месяца. Все остальное время российский трон занимали четыре женщины, правившие самодержавно. Самодержицы всея Руси.

Вот тут я, по своему обыкновению, снова не смогу удержаться от короткого отступления. За понятием «самодержавный властелин» отнюдь не скрывается такая сила, такое всемогущество, как могут порой подумать. Власть самодержца сплошь и рядом ограничена множеством самых разных обстоятельств, которые не все и не всегда учитывают; сильным дворянством либо гвардией (частенько менявшей монарха по своему вкусу, причем он далеко не всегда оставался жив), политической ситуацией, наконец, тем, что можно называть «общим настроением умов».

Тиран же не просто рубит головы, создает обстановку, когда ни одна живая душа не осмеливается ему возразить, – он очень часто покушается на весьма существенные основы жизни, казавшиеся до того незыблемыми и устоявшимися. Иван Грозный – двух мнений быть не может – классический тиран. Однако помимо отрубленных им голов (число которых, кстати, невероятно преувеличено «черными легендами») он еще провел широчайшие реформы. Учредил профессиональную армию, ввел постоянные органы государственного управления, на местах поставил всесильных до того воевод под контроль выборных от всего населения.