Загадочный Петербург. Призраки великого города

Как и сто лет назад, на набережной появились толпы зевак, поглазеть на поднимавшуюся воду. Как и сто лет назад, не знали, что уже затопило побережье Финского залива, Петергоф и Лахту. Как и сто лет назад, ударил резкий ветер и высокие волны рванулись через парапеты набережных. Едва ли не через минуту вода прорвалась в сад Зимнего дворца, залила площадь Урицкого, Адмиралтейский и Невский проспекты (Невский тогда именовался в честь 25 Октября). Тысячами всплыли торцы – шестиугольные деревянные брусья длиной примерно с полметра, которыми мостили улицы.

Порывами штормового ветра людей сбрасывало в воду, валило наземь, ударяло о стены домов. В воздухе, как сто лет назад, кружили листы кровельного железа, сыпались разбитые оконные стекла, меж тротуарных плит били фонтанчики воды. Как сто лет назад, на берег выбросило десятки суденышек: одно ударилось о стену Мраморного дворца так, что вылетели стекла, другое лежало на парапете напротив Летнего сада – который вновь накрыло водой, выворотило немало деревьев, смыло цветники, повредило статуи. Буксирный пароходик, заброшенный волнами на улицу, вернулся в Неву своим ходом по затопленному Среднему проспекту Васькиного острова. Словно во времена Екатерины, верховым лошадям во дворе Смольного вода подступила под брюхо, и их поднимали на второй этаж.

Уже залило подвалы Ленинградского отделения Центрального телеграфа, но связисты держались. Заведующий Семенюк слал в Москву депеши, выдержанные в стиле песни о крейсере «Варяг»: «Положение катастрофическое. Вода все время прибывает, заливая машинное отделение. Борьба со стихией продолжается, но безнадежно. Действие закрываем в последнюю минуту, выключив всю связь».

Никакого машинного отделения в здании, понятно, не имелось, но Семенюку отчего-то пришла в голову именно морская терминология (как и газетному репортеру, в следующем году писавшему о гораздо менее разрушительном наводнении: «Трюм бывшего Мариинского театра залило водой»). Как бы там ни было, связисты держались неплохо – до какого уровня вода поднимется, никто не мог сказать заранее (потом оказалось, что она превысила ординар на 3 м 70 см). Чуть более комичным выглядит поведение работников губернского суда: нижний этаж затопило, телефонная связь оборвалась, но труженики Фемиды продолжали рассматривать «Дело о хищении рельс с Октябрьской железной дороги» – ну крайне актуальное занятие во время очередного Наводнения Века…

Часть жертв пришлась на добровольных самоубийц. Когда разлилась вода, службу в Исаакиевском соборе прервали, и прихожане (в основном старухи) выбежали на возвышение у колоннады. «Красная газета»: «Они истерически кричали о конце света, и некоторые бросались с колоннады в бушующие волны и разбивались о плиты тротуара и фундамент собора. Здесь было много жертв».

Спасательные работы развернулись очень быстро. По тревоге была поднята милиция и красноармейские части, всю ночь катера и лодки снимали людей с крыш, заборов, сараев, извлекали из затопленных домов, откуда выход отрезала вода. К полуночи вода начала отступать, завтрашнее утро выдалось теплым и солнечным.

Приличную денежку заколотили частные торговцы, безбожно задравшие цены на товары первой необходимости, – ими стали питьевая вода и свечи. Когда начали подсчитывать убытки, выяснилось: водой повреждено больше пяти тысяч домов (одно многоэтажное здание на Нарвском проспекте сгорело. Пожар во время наводнения – это что-то сюрреалистическое). Изрядные разрушения вода причинила набережным, повредила трамвайные пути, практически уничтожила торцовые мостовые (благодаря чему немало горожан запаслись дровами на зиму), получили повреждения почти все городские мосты, а девятнадцать малых вообще снесло. Когда подсчитали точнее, оказалось, что примерно 2 000 000 кв. м торцовых мостовых уплыло.

Точное число жертв остается неизвестным. Власти по горячим следам сообщили через газеты о шести погибших, но верить этому не следует: те же газеты потом писали о выброшенных водой утопленниках, а возле Исаакиевского собора погибших, как мы помним, было «много». По предварительным приблизительным подсчетам, речь идет о нескольких десятках погибших, но все же не о нескольких сотнях, как в прежние времена.

Современный петербургский поэт Александр Кушнер напишет:

Два наводненья, с разницей в сто лет,

Не проливают ли какой-то светНа смысл всего?Не так ли ночью темнойСтук в дверь не то, что стук двойной,

                                            условный…

Во второй половине XX века в Финском заливе построили дамбу, и угроза наводнений исчезла.

Остается третья «терзающая беда» – «мор и глад». Жуткий Глад случился в блокаду: «…когда навалились на город фугасные бомбы и голод». А вот Мор однажды нагрянул в пушкинские времена…